— Я не требую звать именно княгиню Джану, — сказала Аник. — Позови ту из женщин, кто ведает хозяйством. И мать Проклею. И побыстрее, пожалуйста! А ты, девочка, перестань плакать, — обратилась она к маленькой служанке, которую уже утешала Ута.
Сестра Гликерия слегка оторопела, но, как видно, что-то до нее дошло, и она отправилась выполнять приказанное ей, обронив только, что девчонка из шаваб и ничего не понимает.
— Я все понимаю! — закричала девочка на языке шаваб. — Я только говорить по-вашему не могу, а я все понимаю!
Надо думать, сестра Гликерия не знала языка шаваб, она отмахнулась и вышла из комнаты твердой поступью.
А Аник присела перед девочкой на корточки.
— О, старая знакомая, — узнала она, — маленькая Берта, да?
— Да, дочь князя, — кивнула девочка, всхлипывая. — Я тебя сразу узнала
— А как ты сюда попала? — спросила Ута, тоже присев.
— А я здесь теперь живу. Мама умерла осенью, а отец умер еще раньше, в крепости, и дядя нас с братиками отправил к маминой сестре, в Твердыню, а ее муж работает в доме князя, и меня тоже сюда взяли работать.
— По-моему, ты еще слишком мала, чтобы работать, — сказала Ута.
— Нет, что ты, мне уже доверяют мести пол и стирать пыль, и даже коврики вытряхивать, если они маленькие. Тут еще младше девочки есть, но они все горянки, и со мной не хотят водиться. Потому что я на горском не умею разговаривать. Я так все понимаю, а говорить еще не научилась.
— А почему ты плакала?
— А меня сестра Гликерия ударила по щеке, — серьезно сказала Берта и посмотрела на Аник широко распахнутыми круглыми глазами. — Меня тут все бьют, а я еще не привыкла. Горянок не бьют, а меня бьют. Потому что я купленная.
— Как это? — не поняла Аник.
— Тете дали за меня десять серебряных марок. Катрина дала, старшая над слугами. И теперь она меня даже убить может, и ей за это ничего не будет.
— Бред какой-то, — пробормотала Ута.
9.
Сестра Гликерия появилась в сопровождении толстой женщины в черном, горянки. При виде толстухи Берта ойкнула, ухватилась за юбку Аник и попыталась спрятаться. Женщина гневно вскрикнула и схватила Берту за ухо.
— Отпусти ребенка, — сказала Аник.
— Ты не из нашего дома, дочь князя, и не твое дело — мои разговоры с моими людьми.
— Это Катрина, она старшая над слугами в доме Варгиза, — вмешалась сестра Гликерия. — Она велит выстирать твое платье. А мать Проклею я беспокоить не буду. Она занята. Княгиня Джана принимает ее в своих покоях.
Аник разъярилась. Так зла она не была, пожалуй, с того дня, когда каптаров изгнали из Красной Крепости.
Странно, но вместе со злостью пришло спокойствие.
Аник сжала руку толстой Катрины.
— Эта девочка — подданная моего отца, она родилась на земле Варгизов. Поэтому я велю тебе отпустить ее, я возьму ее в услужение. Берта, — обратилась она к девочке на языке шаваб, — ты хочешь служить мне?
— О, да, дочь князя! — воскликнула девочка, шмыгнув носом, — с радостью!
— Ва! — закричала Катрина, упирая руки в бока, для чего ей пришлось отпустить ухо девочки, — я заплатила за эту девчонку десять монет ее тетке, она теперь принадлежит дому Гориса, а если хочешь ее забрать — плати деньги!
— Эта девочка — сирота, — твердо сказала Аник, — поэтому она находится под опекой моего отца, как князя земли, на которой она родилась. Твоя сделка незаконна по двум причинам: во-первых, она проведена без ведома опекуна, а, во-вторых, с каких это пор в горской стране продают и покупают людей? Мы же не бахристанцы какие-нибудь…
— Она шаваб, а шаваб…
— А шаваб — такие же подданные верховного князя, как и айки. Оставь спор, женщина. Я забираю девочку с собой.
— Я все доложу княгине Джане! — крикнула женщина, но Аник кивнула, соглашаясь:
— Правильно, только это я все расскажу княгине Джане, а ты можешь присутствовать, чтобы не было потом кривотолков. Пошли.
— Куда это? — опешила Катрина.
— К княгине Джане, конечно.
— Туда нельзя, у нее прием! Княгиня сейчас не будет заниматься хозяйственными делами…
— А я не собираюсь беспокоить княгиню Джану хозяйственными делами. Я собираюсь рассказать ей о нарушении законов, и что законы эти нарушают ее же подданные. В ее же доме. Или, может быть, княгине Джане об этом уже известно?
Катрина открыла уже рот, чтобы что-то сказать, но тут в комнату вошла еще одна женщина. В ней Аник узнала дочь князя Гориса, встречавшую их на крыльце.
И Катрина, и даже сестра Гликерия сразу поскучнели.
— Что здесь происходит?
— Ва, княжна Астмик, ничего, что требует твоего внимания! — затараторила Катрина. — По недосмотру одна из воспитанниц обители испортила свое платье, вот и все…
— Не по недосмотру, мое платье испорчено по злому умыслу, — возразила Аник, оборачиваясь к княжне. — Приветствую тебя, дочь Гориса! Я — Аник, дочь Варгиза, из дома Варгизов, князей Красной Крепости от начала времен. Мое платье…
Астмик наклонилась над сундуком.
— Это сделано совсем недавно, — сказала она. — Патока свежая, и не успела еще подсохнуть. И сделано специально, — кивнула она, когда Аник показала ей мешок с драгоценностями. — Катрин, займись этим немедленно. И, кстати, на кухне пропал горшок патоки, приготовленный для пряников. Я думаю, что попал он сюда. И я даже знаю, кто в этом виноват, — княжна нахмурила тонкие брови. — В этом придется разбираться матери Проклее.
— Нет! — воскликнула сестра Гликерия. — Я не позволю беспокоить матушку…
— Разве кто-то спрашивал твоего мнения, сестра? — спросила княжна Астмик, и Аник поняла, что дочь Гориса очень, очень не любила белицу. — Ты должна бы знать свое место.
— А ты, дочь Варгиза, не огорчайся, — обратилась она к Аник. — Платье, конечно, испорчено, и ты не сможешь его надеть, но мы тебе подберем что-нибудь. Мои платья тебе не подойдут, но Тамара, я уверена…
— Нет, — сказала Аник. — Я не одену платье Тамары, и ничье другое. Благодарю тебя за заботу, дочь Гориса…
Астмик внимательно поглядела на Аник.
— Тебя не было у меня за обедом, — сказала она. — Ты не дружишь с Тамарой?
Аник промолчала.
— Катрин, пошли за Фатьмой, — велела Астмик. — Может быть, у нее что-то найдется.
Аник побоялась, что княжна сейчас уйдет, и быстро ей рассказала о Берте. Астмик нахмурилась, повернулась к Катрин, хотела что-то спросить, наверное, правду ли говорит Аник, но по побагровевшему лицу Катрин, по тому, как толстуха испуганно облизывала пересохшие губы, все поняла.
— Сдашь ключи Шушан, — сказала Астмик. — И передай ей, что я велела приставить тебя к котлам. А там посмотрим. Но вначале закончи с этим платьем. А ты, дочь Варгиза, ступай вымойся, а потом я жду тебя в своих покоях. Мне нужно поговорить с тобой.
