— Действительно, заряжен, — он посмотрел на меня. — И выстрелили бы?
— Возможно, — пытаясь скрыть досаду, я с независимым видом подсел к столику. — Что теперь?
— Ничего.
Терст сел напротив. Подвинул мне пистолет.
— Зачем это?
— Берите-берите. На вашем месте, Бастель, я бы тоже подумал на начальство. В первую очередь. Только потом… — Терст сделал паузу, когда я накрыл ладонью резную рукоять «Фатр-Рашди». — Только потом сразу бы передумал.
— Почему?
Терст вздохнул.
— Что-то вы, Бастель… Включайте голову. Мы же с вами уже сошлись на том, кем может быть наш противник. Во всех наших выкладках присутствовал человек деятельный, с обширными знакомствами, но… скажем так, удаленный от власти как по положению, так и по крови. Власть и связанные с ней возможности, как ни странно, накладывают весьма характерный отпечаток на действия и способы решения тех или иных проблем. В нашем ведомстве, как вы знаете, я вообще привил нелюбовь к сложносочиненным конструкциям. Чем проще план, тем верней его исполнение, тем меньше случайностей может привести к его срыву. А что мы имеем здесь? С тем же казначеем вашим?
— Я понял, — хмуро сказал я, пряча «Фатр-Рашди».
Но Терст не успокоился.
— То, как поступает наш с вами противник, говорит о том, что, на самом деле, он очень стеснен в средствах достижения цели. Да, у него есть могущественный элемент, «пустая» кровь. Но каких людей он использует? «Козырей», ватажников, обслугу, отставников, словом, людей низких, с которыми, видимо, только и может войти в контакт, подавить. Он одиночка. Дерзкий. Талантливый. Самонадеянный. Он идет на убийства, поскольку понимает, что по другому он высокой крови не достанет. А знаете, как поступил бы я?
Полковник впился в меня острым взглядом.
— Нет, — вынужден был ответить я.
— Очень просто. Скажем, с согласия государя-императора (у меня же есть влияние на него) предложил бы высоким семьям в знак единства с народом и на благо науки сдать в хранилище университета по «клемансине» крови. Или затеял какую-нибудь каталогизацию образцов для опознания, на всякий непредвиденный случай. Тихо, без сенсаций и без убийств. Потом, — грустно заметил Терст, — вы забыли, Бастель, о дуэли. Зачем мне было с вами возиться тогда? Набрал бы крови с трупа.
Я потер лицо ладонями.
— Извините, господин полковник. Я плохо соображаю в последнее время. Я совсем… Я не могу понять, кто…
Терст расстегнул пальто.
— Это нормально. Это, возможно, перенапряжение. Но мне бы хотелось, чтобы у вас не было сомнений насчет меня, Бастель, — он вынул из пришитой к подкладке матерчатой полоски короткую толстую иглу и проколол себе палец. — Вот, можете считать меня, мою нить. Без стеснений. Я буду полностью открыт.
Капля крови набухла маленькой, темно-красной полусферой.
Это был соблазн. Кто знал, кто такой Огюм Терст? Никто. Фигура мифическая. Цехинский божок. Тень. Дым. То ли родной брат императора, то ли выходец из самых низов, отмеченный по слухам рождением в Ночь Падения.
Меч над каждым злоумышленником против империи.
Кровь когда кремовая, когда оранж. А когда и стального мрачного блеска. «Он меняет кровь, как сорочки» — ходило в коридорах службы. Даже сейчас я не мог четко разглядеть, какая она.
И вот — пожалуйста, его палец, который я когда-то даже колол, вот он весь, Огюм Терст, со всеми тайнами, с мыслями и желаниями в подрагивающей темно-красной капле. Достаточно лишь…
— Раньше это было доступно только государю, — сказал мой учитель.
Я потянулся жилками, но так и не прикоснулся.
— Господин полковник, мне кажется, это было бы не правильно.
— Вы уверены? — Несколько секунд Терст держал руку на весу, а затем сунул палец в рот. — Как фнаете. Хотя и феф… — он на секунду вынул палец. — Хотя и верно.
— Почему вы не уехали позавчера?
Полковник усмехнулся.
— А куда? — Он спрятал руку в карман пальто. — Обманные экипажи с кровниками перебиты. Три дня назад — последний. От боли государь был сам не свой, его потянуло к вам, его и должно было потянуть к вам. В противоположную сторону. Если выставить точки… — Терст качнулся. — Впрочем, уже не важно.
— О ваших передвижениях знали?
— А о ваших? В империи не так много дорог. Можно, конечно, было забраться в Сибирский край. В самую глухомань. Но это лишь оттянуло бы исход. Как ни прячь государеву кровь, ее чувствуют.
— Но я сейчас… — я настроился, распустил жилки. — Нет, я сейчас не чувствую.
— Есть подавители, есть особые слова крови, но это не действует на «пустую» кровь. Да и вы, Бастель, будь чуть-чуть посвежее да повнимательнее, безусловно определили бы местонахождение государя в доме. Впрочем, думаю, ему уже незачем таиться. Все! Пойдемте!
Терст встал.
— Куда?
— Вы — берите людей на окна, заколачивайте, заколачивайте надежно, ставьте замки кровью, может, хоть немного, но задержат. А я пойду готовить нам с вами живку. Знаете такую?
Я мотнул головой.
— Старый рецепт. Мертвого не подымет, — сказал Терст, — но сил прибавит. Глядишь, и «пустокровникам» врежем.
Мы вышли вместе.
Я прикрыл дверь, напоследок бросив взгляд на Майтуса. Майтус покойно спал.
В коридорах туда и сюда носились слуги, с баулами и без, с улицы в залы и снова на улицу, из комнат доносились шаги, звон, голоса, кто-то кричал, кто-то выговаривал кому-то свистящим шепотом.
Чувствовались нервные, поспешные сборы, тревога висела в воздухе, вибрировала, будто судорожное плетение жилок.
У центральной лестницы толпились семьи, дети и женщины, уже одетые, в плащах и накидках. Нессесеры, сумки, портпледы. Лица бледные.
— Господин Кольваро!
Несколько женщин окружили меня.
Я простился с Терстом, и он проскользнул вверх по ступенькам.
— Я слушаю, — сказал я.
— Господин Кольваро, объясните, пожалуйста, что происходит? Говорят, дом будет атакован.
— Такие опасения есть, — кивнул я.
— Но кем? Как такое возможно? — заговорили женщины наперебой. — Разве война? Кто на нас напал?
— Атакован! — истерично рассмеялась одна, в светло-желтых жилках. — Это какой-то розыгрыш.
— Извините, — сказал я, — но вам и вашим детям здесь действительно оставаться опасно.
Женщина с узким, острым лицом схватила меня за предплечье у запястья.
— Куда вы нас посылаете? К ним?
Изо рта ее пахло сердечными каплями.
— Вас выпустят в Леверн…
— Кто, кто нас выпустит?
Спас меня растворивший парадные двери Тимаков. Мокрый, грязный, вытирающий пальцы когда-то белоснежным, а сейчас пятнистым платком.
