Путешественники уважительно загудели, обступив "работу", источающую запах дерева, пропитки для тканей и колёсного дёгтя. Все восхищались добротностью работы, величиной повозок, но Алек сразу направился к предпоследнему, самому маленькому.
— Надеюсь, ей понравится, — тихо прошептал.
Бывший рядом Джонатам смолчал. Странный и страшный талант — эмпатия. Сердцеведение, если говорить проще. Ощущать эмоции другого человека, словно собственные.
И сейчас Джонатам чувствовал, как в него вливается тоска — и надежда. Чувства друга.
Они разглядывали небольшую повозку. Тёмное дерево, тканевые стенки безо всякой росписи. Оси колёс подвешены на "качалках", пассажирам будет удобно. Внутри по обе стороны два лежака, прямо напротив входа — колыбель.
Алек запрыгнул в фургон, осмотрел лежаки, поднял один из них, — под ним скрывались ящики для вещей, потрогал колыбель.
— Всё как надо. Ей понравится, — с яростной надеждой сказал парень, выбираясь из фургона. Протолкался через обступившую толпу к первому.
— Спасибо, дядька Шон. Ты настоящий мастер.
Древодел усмехнулся.
— Рад, что тебе глянулось. Мои помощники, — хлопнул по плечу сына, тот, балансирующий рядом, свалился с облучка на землю. Не видит тебя Алия, заставила бы залезть обратно и практиковаться в равновесии. Второй хлопок достался Макшему, тот удержался и спрыгнул вниз сам.
Алек поклонился и им, пожал Максу живую руку.
— Владей на здоровье, — друг невесело улыбался. Когда все направились к праздничным столам, Джонатам задержался и тихо сказал:
— Не думай так.
Макшем недоумённо нахмурился.
— Никто ни в чём тебя не винит.
Друг задохнулся и покраснел.
— Ты… — начал гневно.
— Я нечаянно, — поспешил сказать Джо. — Но ты не прав. Алек должен ехать, его зовёт семья… даже две семьи, его собственная и названного брата. Я его друг, кроме того, меня здесь ничто не держит. У тебя же молодая беременная жена.
— Спасибо, что не стал упоминать вот это, — Макшем продемонстрировал когтистую лапу. — Я бесполезен. И буду вам обузой.
Джо фыркнул.
— Начинаю понимать Алека, который однажды наорал на меня примерно в такой же ситуации. Я тогда тоже ныл, сопли распускал…
Макшем уставился нехорошо. Сердцевед ухмыльнулся.
— Ну, вот совсем другое дело. Таким взглядом можно гвозди заколачивать.
— Умеешь ты подбодрить, — прошипел Макс.
— Чтобы подбодрить, достаточно иногда просто разозлить, — серьёзно ответил Джо. — И, по мне, лучше ты злись на меня, чем страдай из-за собственных выдумок.
— Да не злюсь я, — буркнул Макс и тут же понял, что действительно не злится. Друг нарочно расшатал его эмоции, подловил и аккуратно устранил лишнее. Вот как отмочит что-нибудь этакое, думай, то ли колотить его, то ли благодарить…
Интересно, кем бы он стал, если бы церковники пожалели перспективного ученика, не стали проводить экзорцизма? Наверное, кем-то вроде того старика, маршалла.
— Пошли, — деловито сказал Джо, — найдём что льётся и жуётся. И выкинь из головы эту фигню. Нанялся я вам всех утешать.
— А ты ещё кого-то… гы, утешал? — не удержался Макс. — Кто этот несчастный?
— Так я тебе и сказал, — Джо действительно не сказал, но указал глазами. Макшем сначала изумился, понял. Действительно, со своими муками совести совсем не подумал о том, каково самому Алеку. Уезжает в почти безнадёжный поиск, во мрачную империю, с которой только недавно воевали, оставляет жену и сына, приёмную семью и друзей. Да ещё неизвестно, согласятся ли мать и отец…
И вот ещё один страдалец. Влад тоже не едет и чувствует себя виноватым перед Алеком. Ну куда ему с женой и ребёнком?
— А сама Кати? — усмехнулся Джо. — Упрямая девчонка, если бы не, гм, обстоятельства, вы бы её не удержали.
Макшем смущённо улыбнулся, вспомнив про "обстоятельства". Они нашли что льётся и жуётся, и парень отправился на двойной огонёк в Живе. Джонатам посмотрел ему вслед, встал в сторонке и снова "провалился", начиная воспринимать эмоциональный фон людей. В основном — радость, веселье, но есть и предвкушение путешествия, и тёмные пятна грусти будущего расставания. А вот Алек, сегодня он настолько потерял самообладание, что это наверняка видят и остальные…
А это… Джо невольно вздрогнул и открыл глаза, посмотрел туда, откуда шёл чёрный ветер глухой тоски и отчаяния. Он даже не сразу узнал названного брата Алека — одежда и мечи придавали мальчишке почти взрослый вид.
Что это с ним? Джо принялся проталкиваться через толпу, но мальчишка уже скрылся.
Гарий бродил вдоль фургонов, ругаясь под нос, и почти всерьёз рассуждал, не поджечь ли их. Он даже поднял руку, жаркий воздух игриво толкнулся в ладонь, он был всегда готов. С огнём у Троллика были особые отношения. С того памятного события.
Что же делать?
— Услышь тебя Алек, велел бы вымыть рот с мылом за такие слова, — из-за фургона показалась героиня его раздумий.
— Мона… — растерянно сказал Гарий. — А ты чего здесь?..
— А ты чего бродишь, как сквернословящее привидение?
Гарий открыл было рот, собираясь изложить всё девочке в подробностях и с теми самыми словами. О видении, о том, что все эти дни каждый раз, когда он пытался сказать, что остаётся, что-то мешало ему.
— Наверное, это мой, — не ожидая ответа, девочка хлопнула один из фургонов по колесу.
— Чего?.. — Гарий поперхнулся заготовленной речью.
— Фургон. Я в нём буду жить, — буднично сказала Мона.
Гарий замотал головой.
— Не понял.
— А, я же тебе не говорила. Я еду с тобой. То есть…
Мальчишка открыл рот.
— Что?.. Но почему?..
— Ну, то есть не именно я с тобой, — Мона покраснела. — Моя семья едет. Ну, и я тоже…
Она смешалась и замолчала. Гарий вдруг понял, что жизнь прекрасна.
— Отец вдруг решил… — Мона пискнула, когда Гарий сгрёб её в охапку и поцеловал. Возмущённо оттолкнула и влепила затрещину. Гарий врезался головой в фургон, а когда проморгался от звёзд и линий, девочки и след простыл.
Гарий потрогал наливающуюся шишку и радостно выругался.
Джонатам опять не сразу узнал Гария — его настроение изменилось стремительно, как погода при вмешательстве синоптиков, чёрного ветра как ни бывало — чистое небо и яркое солнце. Пока он решал, стоит ли спрашивать парня, в чём дело, Гарий заметил его и подошёл сам.
— Сэнир Джонатам…
— Ты чего, братец? — изумился Джо. — Какой я тебе сэнир?
Мальчишка смущённо улыбнулся. Потом его мыслеощущение снова стала затягивать пелена невесёлых чувств.
— Спросить.
