Скиталец соскочил со стида. Он видел ришей, подтягивающихся к ним.
— Я сам, — взглянул он на Ареила.
— Ты уверен?
— Да.
— Дай Пальд… Удачи, — простился с Сашей князь.
Скиталец только кивнул. Также кивнув на прощанье, Ареил развернул стида. В сопровождении оставшихся дружинников он помчался назад. Еще раз оглянулся, взглянув на Сашу в последний раз, но тот уже исчезал в проломе.
Если что и могло помешать — только страх. Теперь у Саши не было страха за людей… За себя он не боялся давно. И Скиталец направился к центру лагеря.
Здесь крысолюды — охрана шамана и резерв — суетились между палатками. Отсюда били баллисты и метательные машины… Да, у людей не было больше шансов. Скиталец отметил это, но не ничего не почувствовал — ни сожаления, ни злости. Он шел, оставляя звуки боя позади и его переполняло чувство равновесия. Ему нужно было лекарство. Остальное — неважно. Он даже шел… иногда исчезал, появляясь в паре метров впереди, иногда просто шагал.
А Риши бросались на него один за другим, и также, один за другим, падали бездыханными. Скиталец шел, отводя руками наконечники копий. Достаточно было легкого удара, чтобы риши получили сильнейшие ранения, но ему не приходилось делать этого. Ни один не спустил курка арбалета.
Скиталец чувствовал каждое сердце, каждую жилку, каждый капилляр их тел. Достаточно было подумать, чтобы сломать этот хрупкий механизм. Он балансировал на грани, почти ныряя в вечность, а Ворону не нужно было больше удерживать его.
Саша словно не замечал падающие тела вокруг. Не обращал внимания и шагал к своей цели. Цель сейчас была важнее всего.
Когда старый риш в мантии из белых перьев попытался сбежать, Саша почувствовал это и остановил его. У риша в желтой палатке отнялись ноги в тот момент, когда Скиталец подумал об этом. Всего на секунду, но этого было достаточно — риш больше не пытался бежать.
Шаман никогда раньше не видел таких людей и не думал, что такое возможно. Но то, что происходило сейчас, нельзя было назвать ничем иным, чем вмешательством богов. Нет, не Пальда и не Ракшей. Истинных, первозданных — это были Ульм и Асм. Но они были едины, они были частью этого человека, а человеку требовался он. И старик смирился.
Риши больше не бросались на мальчика. Земля была усеяна телами, и они боялись. Ужас и благоговение охватили их, хотелось бежать. Воля стаи не давала им этого сделать. Эта внутренняя борьба заставляла их держать расстояние с человеческим ребенком, то отступая, то приближаясь.
Саша прошел мимо дрожавших рядов до палатки шамана. Скиталец видел их, видел ришей. Он знал теперь — они не уступают людям. И понимал их. Он поступал ужасно, но разве можно было иначе? Саша хотел взять, то, что принадлежало ему и если для этого требовалось устранить помехи…
Что-то говорило, что он мог поступить иначе. Это что-то ныло глубоко внутри, не давая покоя. Забытое знание, рвавшееся из своего плена. Что-то, что пришло к нему в момент озарения, когда он был почти един с Жизнью. Именно тот момент, а не баланс на грани двух реальностей, казался настоящим.
Но он отмахнулся от этого.
Зашел в палатку, не оборачиваясь. Стараясь не думать о том, что осталось за ее пологом. Ему нужно было лекарство, и он, наконец, добрался до него.
Напротив Саши стоял старый, почти седой риш. Когда-то он держал его в плену, как зверя. Сейчас риш отступал от мальчика до тех пор, пока не уперся спиной в стену палатки. И лишь испуганно смотрел на человека маленькими черными глазками.
Скиталец опустился на землю, подогнув под себя ноги. Холодные голубые глаза, не отрываясь, смотрели на риша. Сейчас Саше нужен был Ворон.
— Переведешь его речь? — спросил мальчик.
— В этом нет нужды, — неожиданно тихо произнес Ворон.
Впервые в его словах не было ни тени насмешки, только печаль и жалость.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты знаешь.
Саша не стал уточнять. Он многому научился у Ворона и главным было — думать и наблюдать. И он задумался.
И снова пришло озарение.
Озарение, словно механизм, собиравший картинку. Картинку, давшую ему возможность балансировать между мирами. А ведь когда она была создана, он оставил только ее. Очередная картинка, ставшая ложной истиной. Прекрасный механизм был отброшен.
Накатила волна боли и раскаяния.
Саша вышел из палатки. Вокруг, насколько хватало глаз, стояли риши. Они держали копья, мечи и арбалеты наготове, но сразу отступили назад, когда он появился.
Он не замечал этого.
Скиталец плакал. Он страдал так, как никогда бы не смог, если бы самые страшные горести происходили с ним самим. И мир плакал вместе с ним. Моросящий дождь, несмотря на практически безоблачное небо, зашелестел по земле. Пробрался в волосы, размыл кровь ришей, забирая ее в землю. А сквозь этот дождь продолжало светить оранжевое солнце.
— Почему ты плачешь? — спросил Ворон.
— Ты говорил мне, что смерти нет. Ты говорил, что каждый процесс — это начало другого. Ты говорил, что жизнь не знает остановки, а для человека остановки быть не может в принципе, что смерть — только иллюзия.
— Да.
— Я в и д е л, Ворон. Это ложь. Даже истина может быть ложной, ведь теперь я знаю — смерть есть. Смерть это остановка самого великого процесса, того у которого не будет продолжения — процесса нашего мышления.
Тело не стоит ничего, ты прав — оно лишь даст жизнь другим. Но со смертью разума погибает мир. И когда разум погибает от старости — это естественно. Но когда разум разрушен, смят как цветок лотоса, не успевший расцвести и погибший в грязи, это ужасно, Ворон. Этому нет прощения.
Слезы снова брызнули из глаз. Ему было сложно даже думать об этом, но он продолжил.
— А я — я разрушил столько миров.
Он бросил взгляд на тела ришей.
— Я принес им смерть. Настоящую остановку, которой не будет продолжения. Они были и есть. Всё что они сделали — будет записано вселенной, я знаю это. Ничто из сделанного не будет потеряно. Но ничего больше не будет сделано, и не будет больше их развития. И вселенная не сможет хранить то, чего не было. Она предоставит варианты, которые выберут другие, но они — уже никогда. И каждый раз, видя миллиарды этих вариантов, от самых прекрасных, до самых ужасных, я буду думать, что отнял их у этих существ.
Смерть младенца не так ужасна, ведь он еще не осознал мир, дерево еще не пустило корней. Смерть старика не так ужасна, потому что он уже исчерпал свой выбор — каким бы он ни был, ему был дан шанс. Ты дал мне это понять. Но у них… — Саша подумал о телах ришей вокруг и всхлипнул. — Я отнимаю у них эти шансы. И ради чего, Ворон?
