— Я понимаю, — понизил голос старик, словно догадавшись, что у беседы есть невольные свидетели, — но мало ли в нашем мире ценных ключей…
— Я знаю лишь один, — оборвала собеседника Лэйла, — тот, о котором говорила мне бабка, сравнивая наши руки и убеждаясь, что они одинаковы, как две капли воды.
— Я понимаю ваши тревоги, — замурлыкал Моруэл, стараясь придать тону умиротворяющие ноты, — но не тревожьтесь раньше того, как настанет время тревог.
— А оно настанет, — сказала нелюбимая дочь Короля уверенно и громко, — уже настало. Я не хочу, чтобы карта, скрытая в венах и татуировках моей руки, досталась врагам. Я не знаю истинной цены и назначения ликийского ключа, но предыдущая хозяйка города хранила его тайну всю свою жизнь, ровно, как и поколения ее предшественниц, — выпалив вышесказанное яростно и вдохновенно, Лэйла помолчала несколько секунд и устало спросила. — Я уже давно не та маленькая девочка, которой вы читали сказки перед сном, не пытайтесь оградить меня от реальности пустыми словами. Я знаю, что за ключом придут, я это чувствую. Взяв в руки власть над Ликией, я сама стала этим городом и отныне вижу гораздо больше того, что подвластно глазу.
Лэйла замолчала. Молчал и Моруэл. В шкафу, прижимаясь друг к дружке, задержали дыхание Таша и Тама. Эти несколько безмолвных минут показались Таше вечностью. Она с ужасом думала о том, что не хочет слышать подобных разговоров и становиться свидетелем чьих-то тайн. Прислушиваясь к темноте, девушка молила Центру, чтобы беседа колдуна и городской хозяйки на этом закончилась, но грозный пророк Великого Централа не привык размениваться по мелочам.
— Кроме вас никто не знает о карте и ключе, — произнес, наконец, старый волшебник.
— Только вы, и ни одна живая душа более…
— Ошибаетесь, — добавил, вдруг, Моруэл, и девушки сжались от страха, предчувствуя разоблачение, — выходите, незваные гостьи, — грянуло снаружи.
Пришлось выбраться, скрываться далее было глупо.
Глядя на перепуганных, красных от стыда подруг, Лэйла помрачнела и взгляд ее наполнился глубокой печалью.
— Как вы оказались здесь? — спросила она, наконец.
— Хотели одолжить у фрейлин платье для бала, госпожа, — честно призналась Тама, понимая, что вранье только усугубит их вину.
— Как глупо… — вздохнула городская хозяйка, и взгляд ее стал совершенно отрешенным, словно вместо девушек перед глазами оказалось лишь пустое место.
— Что с нами будет? Вы накажите нас? — волнуясь, поинтересовалась Тама, Таша в тот момент вообще не могла произнести ни слова.
Лэйла не ответила, помолчав, кивнула на резную дверь в конце комнаты, добавляя:
— Возьмите любые платья, какие вам понравятся, и забудьте о том, что услышали.
Присев в неуклюжих, поспешных реверансах, девушки метнулись в указанном направлении и, лихорадочно похватав с вешалок первые попавшиеся наряды, бросились прочь из роковой комнаты.
Уже в коридоре, глядя на белую от ужаса Ташу, Тама задорно рассмеялась:
— Да не переживай ты так! Чего только не бывает во дворце — здесь полным-полно всяких сплетен и тайн. Главное, что не влетело, а до остального нам дела нет.
Таша промолчала, хоть и не разделила спокойствия и беззаботности подруги…
Оставшись наедине с чернокнижником, Лэйла погрузилась в мысли. Ее красивое лицо отметила печать тяжелой думы. Заметив это, Моруэл произнес:
— Все верно, госпожа, не тревожьтесь, все верно. Такова воля судьбы…
Не бойся встать на самый край,
Иди на риск, с судьбой играй.
К золотой короне мчитесь кони,
Только туда, только туда, где сегодня рай.
С детства я хотела быть первой,
Обо мне узнает земля,
Буду, буду я королевой,
Только дайте мне короля.
(С) ОСТ «31 июня»
Нарбелия не прогадала, рассчитывая отыскать отца в рабочем кабинете. Как и прежде пару часов перед сном он предпочитал проводить в одиночестве. В такие минуты компанию ему составляли бокал старинного вина и любимая такса, спящая у ног на медвежьей шкуре.
Принцесса вошла без стука, огляделась по сторонам, словно боясь, что ненавистная драконша уже успела пробраться в обитель отца и что-то в ней поменять. Пока все оставалось на месте: Красный мрамор стен, колонны по углам, увитые резьбой в виде плющевых листьев, огромная люстра на сотню свечей, которую никто никогда не зажигал: отец всегда пользовался настольными подсвечниками, поэтому в кабинете царил уютный полумрак.
Спящая такса даже не подняла головы, Нарбелия ее знала с детства. Скользнув взглядам по высоким стеллажам из черного дерева, заполненным свитками, книгами, шкатулками, девушка подошла к массивному столу, украшенному по краю золотой чеканкой. Король поднял голову, оторвавшись от большой книги в кожаном переплете:
— Дочь моя, что привело тебя сюда в столь поздний час?
— Тревоги, отец, невыносимые тревоги о твоей судьбе и судьбе Королевства, — произнесла принцесса как можно более вкрадчиво и ласково.
— Не беспокойся, доброе дитя, сейчас моя душа переполнена ликованием. Ничто не приносит Королевству такого благоденствия, как вдохновение и счастье его Короля! Столица цветет, будто райский сад.
— Все это, конечно, хорошо, — отвела взгляд Нарбелия, стараясь не заглядывать в раскрасневшееся, счастливое лицо отца, — но твоя свадьба весьма обеспокоила меня. Это поспешное решение, пойми, отец!
— Конечно, все произошло слишком быстро, но истинную любовь не сдержишь, — мечтательно развел руками Король, — не беспокойся, Миния станет замечательной Королевой, с ее приходом судьба наших земель окажется в надежных руках. К тому же она красива, как ангел, подданные полюбят ее.
— Ты плохо знаешь эту женщину, — сердито выдохнула Нарбелия, не терпевшая подобных комплиментов в чужой адрес — ее голос моментально растерял всю напускную нежность, — она коварна и опасна.
— Это ревность, дитя мое, — печально улыбнулся Король, пытаясь уладить ситуацию, — я понимаю, ты верна своей матери, хоть и помнишь ее едва. Ты привыкнешь и поймешь меня…
— Как можно такое понять? — распалилась Нарбелия, — молодая проходимка окрутила старого Короля, заскучавшего в одиночестве.
— Не нужно так говорить, — лицо Короля помрачнело, — ты ранишь меня в самое сердце.
— Это не я раню твое сердце, — отчаянно выкрикнула принцесса, — это твоя потаскуха-Миния скоро вырвет его и сожрет на завтрак. Она гадюка, отец, подлая змея! Неужели ты настолько слеп? Где твоя прозорливость, мудрость? Где?
