— Хан, монги храбро сражались, и только это помогло олавичам остановить навал ящеров. А почему ты называешь олавичей червями?
— Да копаются они в земле, как червяки в навозе…
При этих словах насупился и недовольно закусил губу сидящий рядом с Алексеем Ратибор, непроизвольно похлопывая ладонью по тому месту, где обычно у него была рукоять меча.
— Ну что, хан, каким будет твое решение?
— Давайте выпьем, — вместо ответа предложил Кудай, неспешно потягивая из своей чаши.
Потом он поставил сосуд на ковер, жестом подозвал стражника и что-то ему шепнул. Воин кивнул и молча вышел. Они продолжили беседу.
— Сотни лет мы воевали с олавичами. Они вытеснили нас из плодородных земель в эти сухие степи. Теперь степи стали для нас родным домом. Я понимаю, что, только объединившись с олавичами, мы можем отстоять свои пастбища. Но зачем нам нужны зубастые? — Кудай вопросительно посмотрел на Алексея.
Вернулся стражник. Следом за ним вошла невысокая изящная женщина в черном платке из легкой воздушной ткани.
— Сними платок, Атай.
Она была в темно-красном халате до пят, с серебряными украшениями на руках и золотыми монетами на груди. Изящным движением, сопровождаемым бренчанием браслетов на руке, Атай сбросила ткань, прикрывавшую лицо.
— Хороша? — наклонился хан к Алексею. — Подойди поближе.
Фигурка хрупкой на вид Атай была укрыта от взоров халатом, но ее полудетское смуглое лицо с тонкими стрелками бровей над живыми черными глазами было действительно красиво. И его красоту ничуть не нарушали выделяющиеся пухленькие губки. В этом Алексей не мог ничего возразить Кудаю и молча кивнул.
Черные волосы женщины были заплетены во много маленьких косичек.
— Красивая, — изрек Алексей.
— Пока ты будешь моим гостем, Атай будет делить с тобой ложе.
Кудай сделал повелевающий жест ладонью, и девушка, накинув платок, покинула шатер.
— Алтар, монги не будут сражаться вместе с ящерицами, которые нанесли нам сильный урон, — устало произнес хан. — А сейчас уже пора отдыхать. Завтра обсудим заключение союза с олавичами.
— Вот упрямец, — сокрушался Алексей, когда они с Ратибором направлялись к своим палаткам. — Хорошо хоть почти сразу согласился взаимодействовать с олавичами.
— Спасибо, оружие вернул, супостат. Я его в чем-то понимаю. Мы же люди и сами можем за себя постоять. Без помощи двуногих крокодилов. Но ты всё-таки прав. Я думаю, что хан будет прислушиваться к твоему мнению. Ведь тебя здесь принимают действительно как очень важного гостя. Не каждому хан предлагает насладиться обществом одной из своих лучших жен, — завистливо произнес олавич.
— Да ну тебя.
Пожелав Ратибору спокойной ночи, Алексей вошел в отведенный ему шатер и растянулся на широком ложе из толстого слоя шкур, покрытых одеялами с вышитыми на них сценами охоты. Это он смог разглядеть при свете нескольких лампад, которые он не стал пока гасить.
В полудреме он всё размышлял, как ему заставить Кудая выступить в союзе с кхадами. Хан, безусловно, понимает, что если орду разбили ящеры, то те, кто победил кхадов, тем более смогут уничтожить монгов. На этом нужно будет сыграть. Ну да ладно, утро вечера мудренее.
Он уже почти заснул, когда шорох отодвигаемого полога палатки заставил его насторожиться. Кто-то тихонько пробирался внутрь. Рука Алексея уже рефлекторно нащупала рукоять меча у изголовья, но тихий голосок прошептал:
— Это я, Атай.
Вот теперь-то Алексей и вспомнил о гостеприимном обещании хана, которое он принял за глупую шутку. Юная жена Кудая. Атай же примостилась рядом с гостем и спокойно начала снимать с себя длиннополый халат, теперь блестящего синего цвета, переливающийся в свете лампад по углам.
От девушки исходил чертовски приятный аромат какого-то масла, смешанный с запахом молодого женского тела. Это было приятной неожиданностью, поскольку Алексей считал, что от кочевников должно пахнуть животными и немытым телом.
Полностью обнажившись, Атай принялась за Алексея, который оцепенел от открывшейся картины. Бесцеремонно скользнув пальчиками, жена хана начала развязывать веревку, стягивающую штаны на его поясе.
Истосковавшийся по женской ласке организм Алексея требовал быстро помочь ей в этом деле, незамедлительно бросить под себя и одним стремительным движением проникнуть в женское тело. Но разумом он понимал, что юная монгка сейчас будет только выполнять наказ хана. А мастурбировать посредством женского тела Алексею не хотелось. Сделав над собой значительное волевое усилие (в который раз), он перехватил ручку Атай и сдавленно произнес:
— Атай, подожди. Тебе вовсе не обязательно выполнять волю твоего господина. Ты можешь просто ночевать здесь. Хан от меня ничего не узнает.
— Странный ты, чужеземец. Не похож на наших мужчин. Может, ты болен? Или я тебе не нравлюсь?
— Наверное, действительно болен, раз не набросился на такую очаровательную малышку, как дикий бык, — пробормотал про себя Алексей. — Атай, ты мне нравишься. Но подожди немного. Я хочу побольше узнать о монгах, и о тебе в частности. Предлагаю сейчас совершить прогулку по ночной степи. Я тебя прошу показать мне здешние края.
Атай молча пожала плечами, словно бы повторяя немую фразу: «Странный он какой-то», и начала одеваться. Потом негромко произнесла:
— Седлай коня. Я сейчас.
Она первой покинула палатку. Алексей вышел за ней и начал седлать Черныша. Видимо, ночная поездка не очень вдохновляла коня, посему он неодобрительно косился на хозяина.
— Дядя, просачковать не получится. Нам сейчас предстоит романтическая ночная прогулка. Веди себя смирно, — уговаривал Алексей.
Подъехала Атай на гнедой кобыле.
— Возьми это, надень. В степи ночью еще холодно, — и протянула ему тулуп из овечьей шерсти.
В такой же была одета и сама Атай,
— Кстати, меня Алексеем зовут.
— Алтар. Я знаю. Хан сказал.
«Ох, склоняют меня все, как кому не лень».
Они тронули лошадей и неспешно двинулись к выходу из стойбища. Часовые у костра внимательно осмотрели две верховые фигуры, но, признав гостя хана и Атай, ничего не сказали.
Всадники также молча выехали на холм за стойбищем и тихой поступью двинулись по ночной степи. Буквально в миле от расположенного немного на возвышенности лагеря кочевников их взорам открылись степные просторы. Раскинувшийся перед ними пейзаж ночной равнины невольно вызвал у Алексея возглас восхищения.
Холмистая, покрытая молодой ковылью степь казалась серебряной в ярком свете большой луны. Легкий ночной ветерок играл длинными шелковистыми косами ковыли, и равнина перед ними перекатывалась дрожащими серебряными волнами. Иллюзия моря была насколько правдоподобной, что даже шелест ветерка был подобен шуму прибоя. И только вытье шакалов вдали нарушало немного эту чарующую иллюзию.
