— Мы слышали, что сказал этот молодой господин, — невозмутимо ответил чернобородый, — «Лучше быть незаконным сыном короля, чем ничьим сыном, у которого вообще нет отца!»
— Но ведь я же не обиделся! Так какое вам до этого дело? Вы что, не видите, что он пьян в стельку?
— Мы просто хотели уточнить, вот и все. И теперь убедились, что ты именно тот, кто нужен королю.
— Королю? — Должно быть, мой голос звучал совершенно растерянно.
Он кивнул.
— Вортигерну. Мы ищем тебя уже три недели. Ты должен отправиться к нему.
— Не понимаю…
Наверно, я выглядел скорее ошалевшим, чем испуганным. Я видел, что порученное мне дело вот-вот провалится, но одновременно с этим меня охватило смешанное чувство растерянности и облегчения. Если они ищут меня уже три недели, значит, Амброзий тут ни при чем.
Диниас все это время тихо сидел в своем углу. Я думал, что до него просто не дошло, что происходит, но тут он наклонился вперед и оперся руками на залитый вином стол.
— Чего он от него хочет? Скажите мне!
— Тебе не о чем беспокоиться. — Чернобородый взглянул на него с легким презрением. — Королю нужен он, а не ты. Но поскольку ты навел нас на след, награда причитается тебе.
— О чем ты? — спросил я. — Какая награда?
Диниас резко протрезвел.
— Я ничего не говорил! Что ты имеешь в виду?
— Именно твои слова помогли нам найти его, — сказал чернобородый.
— Он просто расспрашивал меня о своей семье! — сказал мой кузен. — Он же столько лет не был дома. Вы ведь слышали! Мы говорили не таясь. Клянусь богами, если бы мы замышляли измену, неужели стали бы обсуждать свои замыслы здесь?
— А кто говорил об измене? Я просто выполняю свой долг. Король хочет видеть его, и он поедет со мной.
Старый эконом забеспокоился.
— Вы не можете причинить ему зла! Он и в самом деле тот, кем себя называет, — сын Нинианы. Можете спросить ее сами.
Тут чернобородый развернулся в его сторону.
— Она еще жива?
— Конечно! Она живет здесь, неподалеку, в обители Святого Петра, что за старым дубом на перекрестке!
— Оставьте ее в покое, — воскликнул я. Вот теперь мне действительно стало страшно. Я боялся, что она может им обо всем рассказать. — Не забывайте, кто она такая! Даже Вортигерн не посмеет тронуть ее. К тому же вы не имеете права арестовывать ее или меня.
— Ты уверен?
— А на каком основании?
— Вот на этом!
В руке чернобородого блеснул короткий меч. Он был наточен как бритва.
— Так вот каков закон Вортигерна? — сказал я. — Ну что ж, это веский аргумент. Я пойду с вами. Но от моей матери вам толку не добиться. Оставьте ее в покое, говорю вам. От нее вы узнаете не больше, чем от меня.
— По крайней мере, мы не поверим ей, если она скажет, что не знает.
— Но это же правда! — снова вмешался болтливый эконом. — Я всю жизнь прослужил во дворце и помню, как все это было. Все говорили, что она родила от дьявола, от князя тьмы!
Люди замахали руками, делая знаки от дурного глаза. А старик, уставясь на меня, сказал:
— Ступай с ними. Они ничего не смогут сделать ни сыну Нинианы, ни ей самой. Придет время, когда королю понадобятся люди Запада. Кому это знать, как не ему самому?
— Да, похоже, мне придется идти с ними. У короля в самом деле острые доводы! — сказал я. — Ничего, Диниас, ты не виноват. Скажи моему слуге, где я. Ладно, ведите меня к Вортигерну — только руки уберите!
И я направился к дверям между ними. Посетители расступались, давая нам дорогу. Я увидел, как Диниас с трудом поднялся на ноги и направился следом. Когда мы вышли на улицу, чернобородый обернулся.
— Ах да, я и забыл! Держи, это твое.
И к ногам моего кузена со звоном упал кошелек с деньгами.
Я, не оборачиваясь, видел его лицо.
Он воровато огляделся по сторонам, подобрал кошелек и сунул его в поясную сумку.
Вортигерн переменился. Мне показалось, что он сделался меньше ростом, менее впечатляющим. Дело было не только в том, что сам я вырос и из мальчика успел превратиться в высокого юношу. Вортигерн словно бы усох. Не нужно было ни приемной залы, обустроенной на скорую руку, ни двора, больше похожего на толпу вояк и женщин, каких возят за собой люди такого сорта, чтобы понять — это человек, живущий в состоянии бегства. Он загнан в угол. Но загнанный в угол волк куда опаснее свободного, а Вортигерн по-прежнему оставался волком.
И местечко он себе выбрал недурное. Королевская Башня, какой я ее запомнил, была утесом, возвышающимся над долиной реки, и подойти к ней можно было только по перемычке, узкой, словно мост. Этот выступ спускался в кольцо скалистых холмов, образующих как бы естественный загон, где можно было пасти лошадей и содержать скот под охраной. А вокруг долины высились горы, все в серых осыпях, еще не успевшие покрыться весенней зеленью. Апрельский ливень лишь устроил большой водопад, в тысячу футов вышиной, с шумом падавший на дно долины. Дикое, мрачное, впечатляющее место. Если волку удастся окопаться на вершине этого утеса, Амброзию нелегко будет выкурить его оттуда.
Путешествие заняло шесть дней. Мы выехали с первыми лучами солнца, по дороге, которая идет от Маридунума прямо на север. Она хуже восточного тракта, но зато короче и быстрее, даже несмотря на то, что нас задерживала весенняя распутица и то, что приходилось примеряться к скорости женских носилок. Мост в Пеннале был сломан и почти размыт, и мы почти полдня потратили на переправу через реку Дифи, прежде чем наш отряд выехал к Томен-и-Муру, где дорога была уже получше. Вечером шестого дня мы свернули на дорогу, ведущую вдоль реки к Динас-Бренину, где жил король.
Чернобородому без труда удалось убедить обитель отпустить мою мать с ним к королю. Быть может, он использовал ту же тактику, что и со мной — это было бы понятно, — но я не имел возможности спросить ее об этом или выведать, знает ли она, зачем мы понадобились Вортигерну. Ее везли в закрытых носилках, и с нею отправились две женщины из обители. Они находились при ней днем и ночью, и у меня не было возможности поговорить с нею наедине, да она и не выказывала такого желания. Временами я замечал, что она смотрит на меня с тревогой и словно бы даже с растерянностью, но разговаривала всегда спокойно и отстраненно, без малейшего намека на то, что знает нечто такое, в чем не могла бы признаться хотя бы и самому Вортигерну. Поскольку мне не дозволяли видеться с нею наедине, я счел за благо рассказать ей ту же историю, что и чернобородому, — собственно, то же, что я поведал Диниасу (насколько я знал, его допросили). Я предоставил ей думать об этом что угодно, также как и о том, почему я не попытался встретиться с нею раньше. Я, разумеется, не мог упоминать ни о Бретани, ни даже о своих тамошних друзьях, ибо тогда она бы догадалась об Амброзии, а я не мог рисковать этим.
