Глаза хищно блеснули. Появился повод испытать новые возможности. «Здесь две буковки уберём, — бормотал Тоб, — и здесь парочку подчистим, а теперь сдвинем их».
Народ смотрел под ноги и не заметил, как танцевали буквы выцветшего транспаранта, а ничего не подозревающий депутат Сигаловец превратился из преподавателя в предателя.
Снова застучали в голове молоточки приключения. Тут вам не лагерь! Нет, в лагере Таблеткин на стенах больше не черкался. Электричка устроила так, что в лагере приключение неизбежно превращалось в обязаловку. А кому охота заниматься обязаловкой? Здесь же всё обстояло иначе. Территории, подвластные Электричке, находились сейчас в неописуемых далях.
Таблеткин, зыркнув по сторонам, наметил фронт работ. Много плакатов понавешали, чтобы разгорелось веселье. Где исчезнут буковки, а где добавятся. Это выглядело куда занимательнее, чем, оглядываясь, криво черкаться на стенах. Нет, тут всё элегантнее, эффектнее и совершенно недоказуемо. Не может испортить плакат тот, кто вызывающе держит руки в карманах.
Между домами показались три знакомые фигурки.
«Они,» — отпечатался в голове чужой голос.
Взгляд заметался между назначенной целью и плакатом, который хотелось переделать прямо сейчас. Невозможно было оставить грандиозную идею на произвол судьбы.
«Мне бы это… — жалостливо подумал Таблеткин. — Потренироваться бы…»
«Хорошо, — разрешил голос, — пока гуляй, но потом я переброшу тебя сразу на последние рубежи. И если там проиграешь, то дёшево не отделаешься».
«Не, — мысленно отозвался Таблеткин, буравя желанный плакат. — Куба у меня там на цыпочках будет ходить. Гарантирую!»
Чужой голос пропал, три знакомых фигуры исчезли в сумерках, абсолютная свобода пьянила.
Таблеткин подошёл поближе к ярко освещенному щиту. «Скука за рулём опасна для жизни!» — шрифт выбрали такой огроменный, будто рекламировали очередную часть «Парка Юрского Периода». И это ещё не всё. Чуть ниже значилось: «Акция по ликвидации скуки началась».
Сердце забухало в такт волшебным молоточкам. Предложи сейчас Тобу пачку «Мальборо», он бы её с негодованием отверг. Не требовались Таблеткину заменители чудес. Для полного счастья всего-то надо бы удалить с плаката лишнюю букву, чтобы он получился на диво прикольным. Тоб и сам удивлялся, почему никто не додумался до этого раньше. На всякий случай он прислушался к чужому голосу. Вдруг да не разрешит, это вам не на эспланаде черкаться.
Чужой голос молчал.
Как просто управлять людьми, когда можно подсовывать им сбывшиеся желания.
* * *
«Улица ДЕРИБАКСОВСКАЯ» значилось на большой табличке. Мне это название сразу не понравилось. Дом отталкивал от себя, дом нахально ухмылялся, предлагая поискать Красную Струну в иных местах. Рядом темнели двухэтажные развалины, кое-где обнесённые забором. Я понял, что там Красную Струну разыскивать бессмысленно. До нас там уже побывали тысячи добрых людей и прихватили с собой всё, что могли отыскать в неприветливых коридорах. Пришлось вдохнуть, чтобы отогнать подкрадывающийся страх, и направиться в проход между развалинами и Дерибаксовской. Узенький переулок вывел нас во двор. Посреди двора стояла трёхэтажка с двумя обычными подъездными дверями и одной странной, боковой.
Мимо такой двери мы пройти не могли. Над миниатюрным карнизом монолитом нависала внушительная вывеска. Видимо, привинтили её на века. На проржавевшем полотне слабо виднелась огромная надпись «СКЛАДЪ», перечёркнутая двумя кривоватыми диагоналями. Сама дверь оказалась двустворчатой. На ней тоже успели расписаться, но не пояснительно, а предупредительно. «NE VHODIT» значилось наверху, словно кто-то в процессе освоения иностранных языков ограничился изучением латиницы и решил, что его надписи теперь станут понятны всем. Впрочем, для отечественного потребителя ниже чуть помельче тем же палочкообразным шрифтом подписали «НЕ ВХОДИТЬ». Фраза была мирной, домашней и даже какой-то успокаивающей на фоне привычных «Посторонним вход воспрещён», «Предъяви пропуск!» и «Вход на охраняемый объект строго по магнитным картам», щедро разбросанных по округе.
К дверному проёму вело полуобсыпавшееся бетонное крылечко. До косяка не хватало одной ступеньки. Вровень с дверью виднелись следы от прежнего крыльца: помасштабнее и покрасивее. Ручками дверь не располагала. Как хочешь, так и открывай. А уж правильно или неправильно, решать тебе. Впрочем, судя по занесённым пылью щелям, надписи свою роль отыгрывали на все сто. Дверь не открывалась долгие годы.
— Сейчас открывать будем? — испугано прошептала Инна.
Был бы я тут один, повернулся бы к двери спиной, да и отправился по своим делам, стараясь выкинуть из головы эту странную историю. Тоненькая струйка холодного ужаса просачивалась через неприметные щели и трещины, покрывая душу коркой инея. Но повернёшься тут, когда на тебя неотрывно смотрят три пары ожидающих глаз.
— Сейчас, — пришлось кивнуть мне. — А то когда? Так до завтра дотянем, а завтра… Завтра уже поздняк метаться.
Инна кивнула и отошла в сторону, предоставив мне полную свободу действий. Вот ведь, стоят, ждут. Нет, чтобы самим дверь открыть. Ладно, живите. Я отошёл подальше, прищурил глаза и приготовился с разбега выбить дверь правой ногой. Чернокожим американским полицейским всегда удаются подобные номера. По крайней мере, в кино.
— Постой, — охладила мой пыл Эрика, увидев нехитрые приготовления. — Ты считаешь, что это называется «открыть правильно»?
— Плевать, — отмахнулся я. — Главное, открыть. А там разберёмся.
Я очень боялся, что пульс приключения вновь замрёт. Ведь автобус мы чуть не пропустили. Да, не возникни на стене та странная тень…
— Не плевать, — сердито покачала головой Эрика. — Нас ведь предупреждали, что дверь надо открыть правильно, иначе попадём не в подвал с Красной Струной, а в самый обычный подвал.
— Ну, — насупился я, — давай, выкладывай свои варианты.
— Дверь может открываться, как наружу, так и вовнутрь, — вступила Инна. Надо решить, что будем делать: тянуть или толкать?
— Пока не попробуешь, не узнаешь, — процедил я.
В принципе, я не возражал против маленькой паузы, хотя и без «Твикса». Ну не хотелось мне отворять эту проклятущую дверь. Не хотелось спускать в подвал. А что, если в огромном пространстве, действительно парит огромный череп и косит глазницами, в которых разгорается пламя преисподней, на героев, спускающихся по лестнице. А потом герои эти незаметно оказываются между его безжалостных зубов.
— Более того, — добавила Эрика. — Створки две. Быть может, надо одну открыть наружу, а другую внутрь. Только какую сначала?
