— Если что-то и поможет нам, то не древние стихи, мой брат, — прошептала Тиннит в тёплое ухо, и кудрявый завиток пощекотал её губы. — И не боги, которые давно оставили нас.
— Как ты можешь знать наверняка?
Она засмеялась, легко и весело.
— Я же сама богиня, ты забыл? Тиннит, лицо Гаала, полная луна, беременная новыми снами, и открытая ладонь. Богиня — девственница твоего народа. И я не покину тебя, мой король. Я — та, кто даёт тебе силу. Я — твоё сердце барса.
Константин вздрогнул и попытался подняться. Сестра ещё сильнее сжала руки, зарывшись лицом в его длинные волосы.
— Если нам суждено умереть, то мы умрём вместе, — сказала она, целуя в шею. Король дёрнулся, словно от прикосновения раскалённого железа, и обмяк, подчинившись магии маленьких тёплых пальцев, бегающих по шее, плечам, лицу.
— Тиннит, — только и смог ответить Константин. Её ладони пахли сандаловым деревом, были сухими и горячими. — Ты не умрёшь. Я тебе клянусь, всем, что у меня ещё осталось.
— Конечно, повелитель, — рассмеялась сестра. Теперь её голос звучал хрипло, а дыхание участилось. — Боги не умирают.
Её ладонь заползла под ворот рубашки и опустилась вниз к груди, по пути сжимая кожу, царапая её ногтями. Константин поймал ладонь, прижал к груди и развернулся вполоборота, глядя в горящие глаза.
— Ты устал, мой король, — проговорила Тиннит, вытаскивая руку из-под рубашки. — Почему бы тебе не прилечь?
— Спасибо, сестра. Я непременно усну, если прилягу. Лучше пойду к себе.
Тиннит, соскочив с постели, на цыпочках оббежала кровать и с разбегу бросилась на сидящего брата спереди. Константин покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, но девушка, прижав его голову к своему животу, не дала ему упасть.
— Засыпай. Богиня — девственница будет беречь твой сон.
Тёплое и мягкое обволокло сознание Константина. Его пальцы блуждали по спине сестры, вдоль хребта, нежно ощупывая каждый выпирающий позвонок. Тиннит простонала, еле слышно. Константин почувствовал, как худенькое тело пробила короткая дрожь, будто в его пальцах скрывался огонь.
— Падай, — тихо сказала она. — Ну, почему ты так упрям?
Шёлк платья был горячим, влажным, пах сандалом, мирром и разгорячённым женским телом. Вдохнув этот аромат, король задержал дыхание, будто стараясь запомнить навсегда, а потом опустил руки и поднял глаза вверх.
— Мне пора…
— Может, это последняя ночь, — ответила сестра, тяжело дыша. — Может быть, последняя…
— Увы, Тиннит, боги посмеялись над нами, сделав братом и сестрой. Пусть у нас и разные матери — я не могу, правда…
Руки девушки соскользнули с его плеч и безвольно повисли, словно мёртвые. Оставив её стоять у кровати с опущенной головой, король повернулся и, проклиная себя самыми чёрными проклятьями, направился к двери.
— Может, тогда ты хотя бы поможешь мне снять платье?
— Тиннит…
— Я не справлюсь сама. Вот, гляди…
Константин, вздохнув, обернулся. Сестра стояла к нему спиной, убрав волосы вперёд и изогнув шею в одной из тех поз, что получаются у красивых девушек её возраста сами собой.
— Видишь, сколько там застёжек? А моя служанка сегодня удавилась, как назло… Я сейчас задохнусь.
— Я сейчас же велю найти тебе другую служанку. Или любую женщину, пусть даже высокородную…
— Нет больше служанок, брат. И женщин тоже нет. Я последняя, кажется. Что же мне, теперь, ходить в этом платье до самого конца?
Тиннит повернулась, укоризненно глядя на брата.
— Я… Ни разу не делал этого. — Тут горло Константина сжала невидимая рука, и он подавился кашлем.
— Ты не поверишь, но и я тоже ни разу этого не делала. Так что, позовём того, кто набил на этом руку? Скажем, Кормчего? Уверена, он справится, но каково будет тебе смотреть, как сестру короля трогают пальцы торговца шерстью?
Тиннит рассерженно сверкнула глазами и раздражённо притопнула маленькой босой ступнёй:
— Ну же! Или испугался?
Крючков и правда оказалось едва ли не сотня. Маленькие, с ячменное зёрнышко, они скрывались в складках, цепляясь друг за друга острыми гранями.
— Ты знаешь, мне тоже снились сны перед тем, как всё началось, — сказал Константин, стирая пот со лба. Очередной крючок оказался слишком маленьким, и король мягко подтолкнул девушку вперёд, к центру комнаты, где света было больше. — Такие странные… Не знаю, как рассказать…
— Расскажи, как можешь… — Сестра пожала плечами, отчего с трудом найденная застёжка выскользнула из пальцев. — Я пойму.
— Мне снилось, что я король. Но не здесь, а где-то далеко, в странном городе, что носил моё имя. Может, его проще разрезать? Сейчас я принесу нож.
— Король сдаётся? — обернулась через плечо девушка. — Львёнка Бирсы победило простое женское платье?
Константин негромко выругался — не удержался.
— Прости. — Тиннит вслепую закинула руку за спину и, наткнувшись на пальцы, нежно погладила их. — Что там с твоими снами? У тебя была королева?
— Не помню. Помню, что город находился в осаде. Какие-то смуглые люди с головой, замотанной тканью, похожие на пустынников. Их было столько, что мои воины, убивая их, падали прямо на поле боя, но не от ран, а от усталости. А ещё у меня были красные сафьяновые сапоги с золотыми орлами…
— Ты победил?
— Я не помню… Как будто что-то ударило меня сзади, и я проснулся, точнее, Лонго разбудил меня.
Платье, расстёгнутое до половины, держалось только на плечах, свисало с них двумя алыми полосами, открывая голую спину цвета расплавленной бронзы. Запах женского пота и растаявших ароматных шариков стал плотнее.
— Давай я сделаю вот как… Так тебе будет удобнее…
Тиннит наклонилась вперёд, изогнув шею в другую сторону. Мышцы и связки пришли в движение. Это движение, словно набегающая волна, разбилось об острые грани хребта, и позвонки сдвинулись с места, туго натянув кожу. Пальцы Константина дрогнули, и застёжка снова вырвалась из них.
— Валидат говорил, что, когда приходит этот туман, приоткрываются двери в другие миры. Не открываются совсем, а приоткрываются. Может, все эти сны, стихи, и пророчества — просто сквознячки через неплотно прикрытые двери?
Оставался последний крючок, и, Тиннит, чувствуя это, нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Капля пота медленно ползла вдоль позвоночника.
— Может, получится открыть эту дверь шире, чтобы можно было пройти?
Тиннит повела плечами, и платье с глухим стуком упало на пол. Переступив через него, она вздохнула, глубоко и радостно, будто сбросила постылую ношу. Её освобождённое тело, покрытое потом и дорожками от растаявших шариков, переливалось в бронзовом свете, и, казалось, пело.
