Упал арбалетчик так: здоровая нога поехала на скользком от плесени камне, и тот вывернулся из скалы, как гнилой зуб. Верёвка натянулась, зазвенела и вырвалась из ослабевшей руки. Риго рухнул вниз, однако пролетел немного: верёвка перехлестнула поясницу, туго затянувшись на железном кольце. Переломленное в поясе, тело повисло в воздухе.
— Замечательно, — процедил сквозь зубы Разза. Тело крутилось над его головой, безвольно раскинув руки. — О чём ты только думал?
— Жить хотел, — простонал арбалетчик, не открывая глаз. — Прости, Старший. Думал, как-нибудь дотяну…
— Нож при тебе?
— Сейчас… — Свисающие вниз руки ожили, потянулись к поясу. Даже такое простое движение потребовало от бедолаги запредельных усилий: лицо и шея стали багровыми. — Да, вот он… Чудом не выпал. Дай мне минуту, Старший.
— Старший… — Аске шагнул вперёд. В голове колотилась только одна мысль: не может быть, чтобы не было другого выхода. — Может быть, дать ему больше времени? Если попробовать ослабить узел…
— У тебя есть эта минута, — сказал Разза, не слушая. — Только потому, что я не могу бросить тебя на скале, как бы мне этого не хотелось. Человек, меняющий лица, идёт по нашим следам, и я не хочу, чтобы ты попал в его руки живым.
— Не беспокойтесь, Старший, — ответил Риго, и надолго затих. Рука с ножом сновала под задравшейся рубахой: арбалетчик вслепую пилил впившуюся в тело верёвку. Судя по искривлённому от боли лицу, полосовал глубоко и щедро. Скоро сверху обильно закапала кровь.
— Почему он не сказал, что не в силах продолжать путь? — спросил Аске — просто для того, чтобы не молчать. — Мы могли бы оставить его в деревне…
Разза выжидающе смотрел вверх из-под ладони. Аске повернулся к скале спиной, осознавая, что выглядит этот его поступок глупо и малодушно.
Звук разбивающейся о камни плоти раздался почти сразу. Был он точно таким, как представлялось: одновременно глухим и тошнотворно-сочным. Потом за спиной прошелестели тихие стариковские шаги, и, как не хотелось этого делать, пришлось повернуться — чтобы не выглядеть полным дураком.
Как ни странно, Риго был ещё жив, хотя упал на спину плашмя и, наверняка, раздробил себе и хребет, и затылок. Изломанное тело сотрясали мучительные судороги — совсем как при собачьем кашле, под самый конец. Когда у больного больше нет сил отхаркивать кровавую жижу, и она, поднимаясь к горлу, душит его, медленно, неотвратимо.
Переселив себя, Аске подошёл ближе и присел рядом. Карие глаза Риго были широко распахнуты и покрыты красной сеточкой лопнувших сосудов.
— Ног… Не чувствую, — признался арбалетчик, брызгая изо рта алыми каплями. — Наконец-то… А то так болела, сука…
Разза смотрел в сторону, всем видом выражая недовольство непредвиденной задержкой.
— Прощай, Риго, — сказал Аске. Чувствовал он себя при этом донельзя глупо: слова, которые хотелось сказать, вдруг показались нелепыми. — Ты пытался, друг. Ты пытался, но не вышло.
— Ага, — согласился Риго. — Это уж точно… Мой нож… Вон там, на камнях…
— Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал? — спросил Аске, поднимая неожиданно тяжёлую, горячую, словно уголь, ладонь. — Помочь тебе?
— Не-ет… — прохрипел умирающий, едва заметно покачав разбитой головой. Даже такое лёгкое движение сместило что-то внутри, и из уголков рта потекло, обильно и безнадёжно. — Что я, девочка, что ли? Сам справлюсь. А ты иди, командир. Глянь, сколько верёвки осталось — может, вам хватит?
— Хорошо… — Аске положил лезвие на залитую кровь грудь и накрыл сверху чужой ладонью. Почувствовав холодную сталь, она ожила, зашевелилась.
Обрезанной верёвки оказалось десять локтей. Аске не торопился, мотал на руку медленно, считал вслух. Перед тем, как повернуться, поглядел наверх: остальное болталось на недоступной высоте. Пропала верёвка.
Риго лежал вытянувшись и сложив руки на груди. Из перечёркнутых запястий уже не текло, да и вытекло-то всего ничего. Похоже, всю кровь солдат потерял раньше и только притворялся легко раненным.
— Десять локтей всего осталось, — сказал Аске Раззе, зачем-то помотав скрученной верёвкой перед самым его носом.
— Ну, так выбрось, — сварливо ответил Старший. — Что с неё толку: она всего лишь обрывок. Что толку с мертвеца — теперь он просто кусок гнилого мяса.
Аске молчал, и Разза неожиданно разозлился.
— Думаешь, я не скорблю по нему? Он служил мне шестнадцать лет, и его отец служил двадцать. Что мне теперь в этих годах? Что толку в пустой скорби? Лучше бы они остались живы: сейчас их помощь не помешала бы!
Спорить со Старшим Аске не решился — благоразумно прикусил язык и продолжил спуск, страхуя старика снизу. К счастью, каменных стен больше не попадалось. Спустя короткое время молодой накарреец остановился перевести дух на нешироком уступе и вдруг узнал его: здесь он отдыхал при подъёме, тысячу тысяч лун назад. Неожиданное открытие наполнило сердце надеждой.
Первым снова заговорил Разза, во время короткой передышки. На этот раз и протянутой фляги не отказался — видно, подошёл конец и его силам.
— Хочешь спросить что-то?
— Нет, — подумав, ответил Аске.
— А если я прикажу?
— Что мы здесь делаем? — Странно, вроде бы сначала хотелось спросить о другом, но в последний момент вырвалось именно это, нелепое. — За что погибли Деван и Риго? Был ли в этом всём хоть какой-то смысл?
— Проще объяснить тебе, как устроен мир. Но, боюсь, это займёт слишком много времени. — Старик невесело усмехнулся. — Если вкратце, всё просто: существуют свет и тьма. Это знание доступно любому, но люди предпочитают не знать. Есть ли смысл в том, что мы делаем? Каждый решает это для себя сам.
— О каком знании ты говоришь, Старший?
— О том, что рассыпано под нашими ногами: наклоняйся да подбирай, только не ленись. Многие слышали что-то, многие видели, но лишь очень немногие задумались. Толстый Хо знает немало. Твой король, Мануил — изрядно. Этот ублюдок, Валидат, подозреваю, тоже: иначе к чему ему старые таблички и изъеденные мышами кодексы? Всего, однако, не знает никто, даже я. Ты упоминал, что слышал легенду о Белом Быке?
— Конечно, — осторожно ответил Аске. — Слышал.
— И кто же он, по-твоему — Белый Бык?
— Сын королевы Гевы.
— Вот видишь: ты уже знаешь гораздо больше прочих. И что же он сделает, когда вырастет?
— Станет править Накаррой — мудро и справедливо.
— В некоторых старых книгах, которые так любит Валидат, сказано иначе: "всем миром", — сказал Разза, возвращая пустую фляжку. — Лично я всегда верил в это. И теперь близок к цели, как никогда. Зря, что ли, старался тридцать лет.
