Тахин опустил голову на руки. Немного ревности обнаружил в своей душе и усмехнулся над ней, как над неуклюжим звериным детенышем. Устал он.
Таких никогда не любил. И в доме не держал.
Потому что любил — свободных.
— Нурачи? — Эртхиа зажмурил глаза и помотал головой. — Хвала Судьбе, но я думал… Не ожидал тебя встретить на этой стороне мира. Ты жив?
— А что бы со мной случилось? Отчего бы мне не быть живым? — купец довольно поглаживал бороду. — Мне доложили мои люди, что видели тебя, государь, у ворот Унбона, что ты собирался меня найти. Который день жду! Позволь сказать, государь, даже задержались здесь, нам бы уже в путь пора.
— Погоди, — перебил его Эртхиа. — Разве ты не погиб, не утонул вместе с кораблем? Я думал, кроме нас с Дэнешем никто не спасся.
— Э, государь! Если бы я с каждым кораблем тонул, когда бы мне торговать? Товар, да, весь на дно ушел. Но ведь это не один у меня караван! Вот я здесь, чем могу служить тебе?
Эртхиа сцепил пальцы, сосредотачиваясь.
— Во-первых, задержись здесь еще на несколько дней. Я хочу с тобой передать письмо повелителю Хайра и подарки для него.
— Непременно доставлю все в сохранности!
— Он тебя хорошо наградит.
— Об этом речи быть не может! Я твой слуга, не за что меня награждать, когда я исполняю твои повеления.
— Мне сейчас нечем с тобой расплатиться, и, кстати, не ссудишь ли меня деньгами?
Купец приуныл.
— Если бы мы были в Аттане…
— Если бы мы были в Аттане!
— Или хотя бы в Удже, или в Авассе даже… А сколько нужно повелителю?
— Собраться в дорогу — мне и моим спутникам.
— А сколько спутников у повелителя? — мрачно вздохнул купец.
— Двое.
— Всего-то! — просветлел Нурачи. — Не только ссужу деньгами повелителя, но и найду самое лучшее и за лучшую цену, я здесь ведь всех знаю, у кого какой товар, и между собой мы договоримся, так что снаряжу повелителя как должно и денег в дорогу дам, и весь припас, это для меня обязательно. Пусть повелитель даже не беспокоится, у меня у самого еще кафтаны наши есть, и сапоги уджской работы, все привычнее, мне-то какой только одежды носить не приходилось, я уж знаю: свое всегда удобнее. А дома, если повелитель будет настаивать…
— Дома рассчитаемся, не сомневайся, — улыбнулся Эртхиа.
— Если такова воля повелителя!.. — поклонился купец.
У Тхэ сказал Дэнешу:
— Желание твоего господина исполнено. Выбран тот, лучше которого в Ы не найдется. Когда ему собираться в дорогу?
— Как раз на днях мой господин разговаривал с купцами из его страны. Караван собран, ждут только позволения моего господина. Готовы тронуться хоть завтра.
— Хорошо, — сказал У Тхэ. — Завтра благоприятный день.
— Когда мой господин сможет взглянуть?…
— Твой господин будет доволен, когда ты назовешь ему имя.
— …?
— Сю-юн.
Господин У Тхэ задержался во втором доме до глубокой ночи, а может быть, и позже, потому что никто толком не знал, когда он ушел. Когда Эртхиа перед вечерней трапезой поймал его на веранде и через Дэнеша стал уверять, что совершенно нет необходимости посылать Сю-юна, что кто-нибудь другой его вполне бы удовлетворил в качестве подарка брату, что это, должно быть, неприятно господину У Тхэ… — У Тхэ прервал его небрежным жестом:
— Уверяю вас, тут не о чем говорить. Поедет только Сю-юн и никто другой. Вы ведь спрашивали о самом лучшем? Я настаиваю на том, чтобы самого лучшего вы и приняли в подарок. А это Сю-юн. Большая честь для меня и великое счастье для Сю-юна. Уверяю, никаких неудобств вы мне не доставили.
Безмятежный покой на лице У Тхэ был искренен и неподделен.
— Прошу вас, — закончил разговор У Тхэ, — оставим это. Не стоит придавать значение мелочам.
Позже он позвал к себе Сю-юна и долго придирчиво разглядывал его, уверяясь в правильности своего выбора.
— Послушай меня. Ты служишь в моем доме третий год и ни разу не дал повода для моего неудовольствия.
Сю-юн низко поклонился, в знак смущения прикрываясь веером. Узор из цветов сливы нежным розоватым тоном оттенял белизну его лица.
— Я оказался в долгу перед чужаками, — сказал У Тхэ. — Это неприятно. Вся Ы в долгу перед ними. Это очень неприятно. Я искал лучшего в кварталах Утренних расставаний или Созерцания ивы, или в театрах, или где только отыщется. Я видел всех. И не нашел того, кто мог бы удовлетворить всем требованиям. Один ты.
— Осмелюсь сказать: не понимаю, что это значит?
У Тхэ с треском раскрыл и закрыл веер.
— Они хотят такого как ты. Но такого нет. Есть только ты.
— Теперь понимаю. Как скоро мой господин расстанется со мной?
— Завтра.
— Благодарю, господин.
— Поскольку я решил, что ты будешь принадлежать повелителю Хайра, не годится тебе теперь проводить ночи… с кем угодно другим. Но бумага, по которой ты переходишь к новому хозяину, еще не составлена. Я подпишу ее завтра.
Сю-юн поклонился так, что локти его коснулись циновки, а голова легла между локтей.
— Благодарю, господин. Осмелюсь спросить: что, если я умру этой ночью? Тогда возьмете лучшего из тех, что есть, и…
— Ты не умрешь, — отрезал У Тхэ. — Ты хороший слуга.
Пришли попрощаться, проводили за ворота.
Сю-юн ехал в носилках, приоткинув занавеску. Набеленное лицо хранило неподвижность, полураскрытый веер лежал на коленях, едва придерживаемый небрежными пальцами. Только покачивались в такт шагам носильщиков подвески на шпильках, задевая воротники надетых одно на другое трех парадных одеяний.
У Тхэ, ступая важно, шел рядом с носилками.
Возле ив у поворота дороги он сделал знак носильщикам. Те остановились.
— Прощайте, — сказал У Тхэ, обращаясь к сидящему в носилках. — Не сомневаюсь, что будете наилучшим образом служить повелителю Хайра и не принесете позора сделавшему подарок.
— Не сомневайтесь, — церемонно склонив голову и сложив перед грудью руки, отвечал Сю-юн. Голос его был ровен, но веер разломился пополам с громким треском.
— Отдайте это, — протянул руку У Тхэ. — Не годится ехать к господину с поломанным веером.
— Что же — без веера? — едва слышно спросил Сю-юн, не смея взглянуть ему в глаза.
— Среди ваших вещей достаточно…
— Но все уложено в короба.
— Вот, — недовольный, У Тхэ протянул ему свой веер. — Вы позорите меня.
— Простите, — выдавил Сю-юн, наклоняясь так низко, что лоб его коснулся колен. У Тхэ махнул рукой носильщикам и обернулся к своим спутникам:
— Как неловко… извините, — и сунул за пазуху поломанный веер Сю-юна.
