— Тогда давай-ка посмотрим… — протянул Хьялдур и стал рыться в своих бесчисленных мешках.
***
Полагаю, что у Хьялдура был небольшой пунктик, касающийся странных нарядов. Не то чтобы я раньше не видела то, насколько пафосно он выглядит на важных событиях, но теперь я окончательно убедилась в том, что у него, наверное, одежды было больше, чем у кого-либо в деревне.
И, что самое смешное, он ведь даже не привез все это из нашей родной деревни! То есть этот бородатый мужик, почти доживший до золотого возраста, вместе с зерном притащил из Скагена целую гору различного шмотья разной степени вычурности. Иными словами, Хьялдур, несмотря на ситуацию, ездил в город на шопинг.
— Не подумай, я ведь для всех это все привез… — пробурчал он себе под нос, завязывая на мне яркий красный пояс в тугой узел.
Наверное, будь у нас более развитое общество, Хьялдур мог бы стать прекрасным модным дизайнером. Может быть, это, конечно, общая черта всех друидов, поскольку им по статусу положено выглядеть внушительно, но у него определенно был вкус.
Конечным вариантом моего сегодняшнего наряда стало длинное белое платье без узоров, поверх которого также был длинный черный халат без рукавов. А под капюшон друида Хьялдур напялил на меня странный головной убор, представляющий из себя налобную повязку с лентами, спадающими на лицо словно длинная челка.
— Так… Прекрасно! — довольный проделанной работой, он теперь осматривал меня со всех сторон. — И последний штрих.
— Еще что-то? — устало вздохнула я.
— Конечно, ты же друид! Я не могу нанести узоры тебе под кожу, но хотя бы нарисую их на твоем лице углем.
Я нехотя согласилась, лишь бы Хьялдур поскорее от меня отвязался. Если так подумать, то я действительно мало была похожа на друида — лицо учителя было покрыто странными узорами, складывающимися в реки слез, стекающие по его щекам, а на лбу, обычно незаметный под длинными волосами, красовался узор, складывающийся в нечто вроде крапивного венка.
Сперва я хотела расспросить у него о значении этих татуировок, но затем поняла, что и так потратила здесь слишком много времени, и все дальнейшие разговоры будут только отвлекать меня от моих дел.
— Давай скорее, Хьялдур. Мне еще нужно сходить на берег.
— Куда это? Ты никуда не пойдешь! — воскликнул он. — До начала праздника сиди здесь. Тебя не должны видеть, если ты хочешь произвести на них впечатление.
Я отчаянно простонала, закатывая глаза и при этом понимая, что он в общем и целом прав. Мне предстояло самое настоящее представление, и нужно было использовать все представившиеся возможности по максимуму.
Хьялдур тем временем принес с улицы кусочек угля и убрал с моего лица "челку" из ленточек. Разумеется, я не могла увидеть, что именно он рисовал у меня на лице, но я надеялась, что учителю хватит совести нарисовать что-нибудь приличное.
Впрочем, это даже не заняло много времени. Буквально через пару минут мой примитивный макияж был закончен, и Хьялдур, довольный проделанной работой, вышел на улицу разжечь костер, чтобы вскипятить воды для чая.
Мне же оставалось лишь скучать в его палатке, разглядывая скромное убранство друида. Что удивительно, здесь не пахло потом или чем-нибудь похуже — все-таки Хьялдур, наверное, имел какие-никакие представления о гигиене. Вместо этого палатку наполнял запах полыни и мяты, от смеси которых слегка щекотало в носу.
Надо сказать, что различных атрибутов друида у него стало гораздо меньше, чем было в старом доме. Не было бесчисленных свисающих с потолка пучков ароматных трав, не было полок, заставленных сосудами с отварами и настойками. Не было и выточенных из дерева маленьких идолов и рун, разбросанных по всему дому. Но Хьялдур, кажется, не унывал — все-таки главное то, что мы остались в живых, а остальное можно восстановить и зажить еще лучше прежнего. Ради этого я и лезу из кожи вон, пытаясь придумать что-нибудь новое.
С этими мыслями я медленно опустилась на мягкие шкуры и невольно прикрыла глаза. Темнота для меня пришла незаметно.
Разбудил меня Хьялдур, буквально ворвавшийся в палатку.
— Майя! — он встряхнул меня за плечо и я нехотя разлепила глаза. — Пора.
Я медленно кивнула ему в ответ, потянулась и собиралась было вылезти из его жилища, как вдруг он снова коснулся моего плеча. Я оглянулась и увидела беспокойство на его лице.
Было сложно понять, что он чувствовал — с одной стороны Ун в его представлении был источником всех бед на земле, а с другой… Он ведь мне доверял, в конце концов.
— Ты уверена? — спросил он, пристально глядя в мои глаза.
— Одному человеку не под силу удержать власть, Хьялдур, — тихо ответила я. — Нужна не только сильная рука и трезвый ум, но и образ для поклонения.
— Ты ведь представляешь последствия своего решения? — строго спросил друид.
— Да. И я сама несу за это ответственность.
Я улыбнулась ему и приподняла шкуру, загораживающую вход. Напоследок я обернулась и, обнажив острые зубки, весело выпалила:
— Я же Майя Бортдоттир, форр фан да!
Я услышала, как Хьялдур тяжело вздохнул и, чувствуя, как в груди истошно бьется от волнения сердце, а ноги становятся мягкими, как сухие соцветия вейника, наконец, вышла в прохладную темноту вечера.
Солнце уже давно опустилось за горизонт, и с низин нашего фьорда не было видно того краешка неба, который все еще оставался бледно-розовым, хранящим в себе последние лучи небесного огня. Вокруг не было ни одного крохотного костерочка — будто бы все люди, что окружали меня, разом покинули это место. Но о том, что они все еще здесь, говорило одно — десятки голосов, криков и звонких смешков, доносящихся с берега. Темноту разрывал яркий свет огромного костра, в свете которого причудливыми фигурами играли длинные тени веселящихся людей.
— Пиявки! — звонко выкрикнула я и цокнула языком.
Из-за черных столбов огромного шатра, словно бесшумные тени, возникли фигуры моих друзей. Свена среди них сейчас не было, однако Кира вела за собой Хендерсона, держа его за локоть. В дрожащей руке, держа под мышкой, он нес тагельхарпу, а Снорри тащил огромный бубен.
— Мы готовы? — спросила я, чувствуя, как от волнения слегка дрожит мой голос.
— А сама как думаешь? — проворчал Снорри.
— Как никогда! — весело оскалилась Кира.
Варс же вместо ответа протяжно завыл по-волчьи, ритмично колотя маленьким кулачком по деревянному столбу.
Снорри подхватил ритм, одной рукой держа бубен, а другой с силой ударяя по нему длинной костью, из которой было выточено нечто вроде ударной палочки.
Я взяла из рук Хендерсона тагельхарпу, и мы двинулись к берегу, шагая в ритм ударов Снорри. Когда мы уже подходили к беснующимся на берегу людям, старик затянул низкую, протяжную ноту. Его гортанное пение эхом отражалось от чернеющих в темноте скал, а люди вокруг разом замолчали, непонимающе разглядывая нас.
Когда же мы наконец добрались до костра, я встала у самого пламени, чувствуя, как обжигающий жар ласкает мою спину и плечи. Перехватив инструмент поудобнее, я ударила смычком по струнам, подхватывая ноту, которую взял Хендерсон. Костер затрещал, снопы ярких искр взметнулись в темное, полное сверкающих звезд небо.
И в один миг старик замолчал. Лишь я и Снорри продолжали мрачную, первобытную мелодию. Но стоило Варсу сесть передо мной на четвереньки и завыть, словно дикий волчонок, Хендерсон, используя всю силу голоса старого скальда, запел.
Его песнь невозможно было бы перевести ни на один язык, существующий в любом из миров. Это был дикий, но прекрасный поток метафор, ритмичных выкриков, в которых к нему присоединялись мальчики, истошно вопя, и непонятных простому человеку конструкций, вызывающих первобытный трепет где-то на уровне инстинктов.
— И был Ун! — выкрикнула я, когда Хендерсон приостановился. Снорри быстрее забил в бубен. — И был он не дух — человек!
Кира, снующая вокруг костра, подкинула в огонь небольшую связку сухих трав, и тот разгорелся с новой силой, извергаясь огромным количеством сияющих искр.
