бросивший яйцо, прокричал в ответ что-то нечленораздельное. Робин поспешно схватил Летти за руку и втащил ее в дверь за Рами и Викторией.
Ты в порядке?» — спросил он.
Виктория дрожала так сильно, что едва могла говорить. «Хорошо, я в порядке — о, Рами, дай мне, у меня есть носовой платок...»
«Не волнуйся.» Рами стряхнул с себя куртку. «Это гиблое дело, я куплю новый».
В вестибюле студенты и клиенты сгрудились у стены, наблюдая за толпой через окна. Первым побуждением Робина было спросить, не работа ли это Гермеса. Но этого не могло быть — кражи Гриффина были так тщательно спланированы; они предполагали наличие гораздо более сложного механизма, чем эта разъяренная толпа.
Ты знаешь, что происходит? Робин спросил Кэти О'Нелл.
«Это рабочие мельницы, я думаю», — сказала Кэти. Я слышала, что Бабель только что подписал контракт с владельцами мельниц к северу отсюда, и из-за этого все эти люди остались без работы».
Все эти люди? спросил Рами. «Всего лишь за несколько серебряных слитков?»
«О, они уволили несколько сотен рабочих», — сказал Вимал, который подслушал. Предположительно, это блестящая комбинация пар, которую придумал профессор Плэйфер, и это принесло нам достаточно средств, чтобы финансировать ремонт всего восточного крыла вестибюля. Что меня не удивляет, если она может сделать работу всех этих мужчин вместе взятых».
«Но это очень грустно, не так ли?» — размышляла Кэти. «Интересно, что они теперь будут делать?
«Что ты имеешь в виду?» спросил Робин.
Кэти жестом указала на окно. «Ну, как они собираются обеспечивать свои семьи?
Робину стало стыдно, что он даже не подумал об этом.
Наверху, на уроке этимологии, профессор Лавелл высказал гораздо более жестокое мнение. «Не беспокойтесь о них. Это обычная шпана. Пьяницы, недовольные с севера, ничтожества, у которых нет лучшего способа выразить свое мнение, чем кричать о нем на улице. Я бы, конечно, предпочел, чтобы они написали письмо, но сомневаюсь, что половина из них умеет читать».
«Это правда, что они остались без работы?» — спросила Виктория.
«Ну, конечно. Та работа, которую они выполняют, сейчас лишняя. Она должна была стать ненужной уже давно; просто нет причин, по которым ткачество, прядение, чесание или ровница не были бы уже механизированы. Это просто человеческий прогресс».
«Они, кажется, очень недовольны этим, — заметил Рами.
О, они точно в ярости», — сказал профессор Ловелл. Вы можете себе представить, почему. Что серебряная обработка сделала для этой страны за последнее десятилетие? Повысила производительность сельского хозяйства и промышленности до невообразимых размеров. Она сделала фабрики настолько эффективными, что они могут работать с четвертью рабочих. Возьмем текстильную промышленность — летающий челнок Кея, водяная рама Аркрайта, прядильный челнок Кромптона и ткацкий станок Картрайта — все это стало возможным благодаря обработке серебра. Обработка серебра вывела Британию вперед по сравнению со всеми другими странами и лишила работы тысячи рабочих. И вместо того, чтобы использовать свой ум, чтобы научиться навыку, который может оказаться полезным, они решили ныть об этом на наших ступенях. Эти протесты на улице не являются чем-то новым, вы знаете. Это болезнь в этой стране». Профессор Ловелл заговорил с внезапной, неприятной яростью. «Это началось с луддитов — нескольких идиотов-рабочих в Ноттингеме, которые решили, что лучше разбить машины, чем приспособиться к прогрессу, — и с тех пор это распространилось по всей Англии. По всей стране есть люди, которые предпочитают видеть нас мертвыми». Не только Бабель подвергается подобным атакам; нет, мы даже не видим худшего из этого, поскольку наша безопасность лучше, чем у других. На севере эти люди устраивают поджоги, они забрасывают камнями владельцев зданий, они обливают кислотой управляющих фабриками. Они не могут прекратить громить ткацкие станки в Ланкашире. Нет, это не первый раз, когда нашему факультету угрожают смертью, это только первый раз, когда они осмелились приехать так далеко на юг, в Оксфорд».
«Вам угрожают смертью?» спросила Летти, встревоженная.
«Конечно. С каждым годом их становится все больше и больше».
«Но разве это вас не беспокоит?»
с насмешкой спросил профессор Ловелл. «Никогда. Я смотрю на этих людей и думаю о том, что между нами огромная разница. Я нахожусь там, где нахожусь, потому что верю в знания и научный прогресс, и я использую их в своих интересах. А они там, где они есть, потому что упрямо отказываются двигаться вперед, в будущее. Такие люди меня не пугают. Такие люди заставляют меня смеяться».
«И так будет весь год?» спросила Виктория тоненьким голосом. «На улице, я имею в виду.»
«Недолго,» — заверил ее профессор Ловелл. Нет, к вечеру они уберутся. Эти люди не отличаются упорством. Они уйдут к закату, как только проголодаются или забредут в поисках выпивки. А если не уйдут, подопечные и полиция двинут их дальше».
Но профессор Ловелл ошибался. Это не было делом рук единичной горстки недовольных, и они не просто рассеялись в одночасье. Полиция действительно убрала толпу в то утро, но она вернулась в меньшем количестве; несколько раз в неделю появлялись дюжина или около того мужчин, чтобы приставать к ученым по пути в башню. Однажды утром пришлось эвакуировать все здание, когда в кабинет профессора Плэйфера был доставлен пакет, издававший тикающий звук. Это оказались часы, соединенные со взрывчаткой. К счастью, дождь просочился сквозь упаковку и уничтожил взрыватель.
Но что произойдет, если дождя не будет? спросил Рами.
Ни у кого не было хорошего ответа на этот вопрос.
За ночь охрана башни удвоилась. Теперь почту принимали и сортировали недавно нанятые клерки в центре обработки на полпути через Оксфорд. Сменяющаяся команда полицейских охраняла вход в башню в любое время суток. Профессор Плэйфер установил над входной дверью новый набор серебряных стержней, хотя, как обычно, отказался сообщить, какие пары соответствий он на них начертал и что они будут делать при срабатывании.
Эти протесты не были симптомами незначительных беспорядков. Что-то происходило по всей Англии, ряд изменений, последствия которых они только начинали осознавать. Оксфорд, который постоянно отставал от остальных крупных городов Англии примерно на столетие, мог лишь долго притворяться, что не подвержен переменам. Превратности внешнего мира теперь стало невозможно игнорировать. Это касалось не только рабочих мельниц. Реформы, волнения и неравенство стали ключевыми словами десятилетия. Влияние так называемой серебряной промышленной революции, термин, введенный Питером Гаскеллом всего за шесть лет до этого, только начинало ощущаться по всей стране. Машины, работающие на серебре, которые Уильям Блейк назвал «темными сатанинскими мельницами», быстро заменяли кустарный труд, но вместо того, чтобы принести всеобщее
