— Правильная цель… — Дрейк посмотрел на мальчика. — Было время, когда я думал так же, как ты. Но теперь — нет. Теперь я так не думаю.
В голосе мужчины прозвучала такая горечь, что Честер смутился:
— О… прости…
Дрейк тряхнул головой и улыбнулся. Затем он достал из кармана мобильный телефон и протянул Честеру:
— Это тебе. Спрячь хорошенько, Эдди не должен его видеть и знать о нём. Сейчас мы возвращаемся домой, по дороге я расскажу, что ты должен будешь сделать…
Удар в дверь был так силён, что едва не сорвал её с петель. Не услышать его было невозможно даже в самых дальних комнатах.
— Эт-то что такое? — ахнула мать Второго Офицера из кухни.
Миссис Берроуз, как всегда сидевшая в своём инвалидном кресле, прекрасно знала, что это отнюдь не соседка, зашедшая за солью в воскресное утро…
Стук повторился, причём ещё более энергичный и нетерпеливый, чем в первый раз.
— У меня руки мокрые! Откройте кто-нибудь. Это, наверное, миссис Эванс пришла, она собиралась поговорить насчёт платья… — надрывалась из кухни мать Второго Офицера.
Она всегда вставала раньше всех в доме, а по воскресеньям особенно. Воскресенье было особенным днём в Колонии: в этот день было разрешено есть мясо… вместо надоевших за неделю грибов.
Конечно же миссис Берроуз учуяла свежую крысу ещё до того, как её начали готовить… Скорее всего, Элиза купила её на рынке накануне, и не самую лучшую, второго сорта, явно выбирала подешевле. Миссис Берроуз светил разве что тонюсенький ломтик мяса в добавление к обычной грибной похлёбке.
— Иду… иду!.. — Элиза на бегу стягивает волосы в привычный тугой пучок. Стук застал её как раз во время расчёсывания… Она пыталась на ходу заправить несколько непослушных прядок…
— О! — только и смогла сказать Элиза, открыв дверь.
На крыльце стоял пожилой стигиец. Подбородок его был надменно задран; в ожидании, когда ему откроют, он осматривал соседние дома на улице. Его более молодой помощник стоял чуть позади, а на мостовой перед домом — ещё человек десять. Все они были так похожи друг на друга, что Элиза никак не могла углядеть различий…
Манера, с которой они оглядывались по сторонам — короткие, чуть судорожные подёргивания одинаковых голов, — напоминала птичью. Только птиц страшных… адских птиц. Элиза заметила, как слегка колышутся занавески на окнах соседних домов: соседи пытались разглядеть, что происходит.
Старый стигиец повернулся и уставился прямо на Элизу. Женщина низко поклонилась и отступила в сторону. В глаза стигийцу она не смотрела, это был слишком большой человек для простой колонистки. В Колонии личные встречи с этим стариком приравнивались чуть ли не к королевскому визиту. В последнее время поговаривали, что так оно и есть, и старик занял высшую ступень в иерархии, но наверняка никто ничего не знал.
Кожаный длинный плащ зашуршал. Стигиец переступил порог и вошёл в прихожую. Молодой следовал за ним тенью.
— Твой брат дома? — коротко и отрывисто спросил он.
Элиза замешкалась с ответом, она попросту не поняла, был ли это вопрос или утверждение. Страшно растерянная, смущённая, испуганная, она принялась лепетать что-то невразумительное, но тут ей на помощь пришла мать, выбежавшая из кухни с громким воплем:
— Если это миссис Эванс со своим дурацким платьем, то скажи, что ещё слишком рано, мы же договорились на завтра…
Когда её подслеповатые глаза уставились на старика стигийца, она издала сдавленный клёкот, словно лягушка, страдающая астмой. Вытаращив глаза, она всплеснула руками.
Молодой стигиец нетерпеливо сказал:
— Мы пришли, чтобы увидеть женщину Берроуз. Она здесь, нам это известно.
С этими словами он бесцеремонно открыл дверь в гостиную. Трудно сказать, сделал он это случайно либо заранее знал, где находится больная, но и мать, и сестра Второго Офицера решили, что, скорее, знал. Стигийцы казались людьми, которым всё и всегда известно, даже мельчайшие детали частной жизни колонистов.
Молодой толкнул дверь и посторонился, давая пройти старику. Только теперь Элиза осмелилась украдкой посмотреть на высоких гостей. Она заметила матово-бледную кожу, сухую и морщинистую, словно старый пергамент, обсидианово-чёрные волосы, тронутые серебряной сединой на висках… Но когда на лицо старика упал свет лампы, стало видно, что это скорее лицо живого мертвеца, настолько впалыми были бледные щёки и такой мертвенной неподвижностью веяло из чёрных безжалостных глаз…
Он вошёл в комнату и подождал, пока его молодой помощник подойдёт к миссис Берроуз и возьмёт её за тонкое безжизненное запястье.
Подержав женщину за руку, стигиец просто бросил её и посмотрел на своего хозяина. Старик ответил коротким понимающим кивком.
Затем на лестнице, ведущей на второй этаж, появился встревоженный Второй Офицер. Он увидел стигийцев перед своим домом и поспешил вниз, где увидел растерянных мать и сестру, склонившихся в глубоком поклоне. Не медля ни секунды, мужчина поспешил в гостиную.
Он увидел старого стигийца и его молодого помощника, но не произнёс ни слова, замерев на пороге комнаты. Будучи полицейским, он каждый день имел дело со стигийцами, поэтому не испытывал перед ними такого священного трепета, как остальные.
Молодой стигиец заметил присутствие Второго Офицера, бросив всего один косой взгляд в его сторону, и произнёс всё так же бесстрастно:
— Никто не предполагал, что она сможет прожить хотя бы день, не говоря уж о нескольких неделях. Она навсегда останется в таком растительном состоянии, никаких следов улучшения не наблюдается.
Второй Офицер кашлянул:
— Да, доктор говорил. Но я думал, ей будет хоть немного легче…
Молодой стигиец продолжал, будто Второго Офицера не было в комнате.
— Разумеется, заслуживает внимания тот факт, что она смогла противостоять воздействию Тёмного Света, а её подвергали облучению куда более сильному, чем кого-либо до того, и что она до сих пор жива. — Здесь молодой стигиец повернулся ко Второму Офицеру: — Вы должны передать её Учёным.
— Учёным?! — Второй Офицер в волнении шагнул в комнату.
— Да. Они должны исследовать её мозг. Наверняка их заинтересует способность её нейронов сопротивляться Тёмному Свету. Это позволит развиваться нашим технологиям. Её заберут, как только Учёные подготовятся ко вскрытию. Вы хорошо поработали.
Второй Офицер не знал, что делать. Он пробормотал едва слышное: «Но ведь…» — не решаясь сказать «нет»: такое ужасающее нарушение субординации повлекло бы за собой немедленный арест и ссылку в Глубокие Пещеры.
