Камышинка хотела было возмутиться, но тут на крыльцо вышла Дагерта:
— Эй, грамотеи, помогите-ка мне с ужином! Кринаш сказал — сегодня будет праздник!
* * *
Силуранская осень неласкова к бродягам — хлещет ливнем, стегает ветром, топит в непролазной грязи. А крестьяне по деревням неохотно пускают бездомную шантрапу на порог — ночуй в сырых кустах, на размокшей талой листве…
Ну как же парням из шайки Уанаи не хвалить свою умницу атаманшу за то, что велела поставить в укромной ложбинке две большие избы? Как не выпить за нее на новоселье, когда по новенькой крыше стучит дождь, а ветер с голодной досадой скулит под окном?
Вся ватага набилась в одну избу. Тесно, зато весело! Пахнет смолой от свежесрубленных стен, хвоей от лапника, рассыпанного по земляному полу, дымом из очага, сложенного из крупных камней, и жареным мясом. А поскольку опорожнен бочонок вина, веселый гам достиг уже той точки, когда никто не слышит не только своего соседа, но и себя — однако все продолжают бодро горланить, а кое-кто даже поет…
И никому нет дела до беседы, которую в уголке ведет Уанаи с чужаком, которого вытащила из Людожорки. Они сидят близко, чтобы не надрывать голос в общем гаме.
— Это чудо! — искренне благодарит Эйнес. — Я и не подозревал, что рана может затянуться так быстро. Вы, ксуури, великие целители!
— Моя доля в твоем исцелении ничтожна, — скромничает Уанаи. — Тебя спасла мудрая женщина Гульда.
— Я вам обеим это не забуду до последнего костра. Жаль, нечем отплатить…
— Отплатой может стать твоя история. Я привела в отряд чужого человека… Что-то подсказывает мне, что ты не враг… но хотелось бы узнать о тебе побольше.
— А если я солгу? — усмехнулся Эйнес.
— Я это почувствую. А тебе есть что скрывать?
— От тебя и от твоих ребят? Нет, зачем же… Зовут меня, как я уже говорил, Эйнес, и родом я из Замка Серого Утеса — это в верховьях, в тагихарских лесах. Я был там шайвигаром, эта должность перешла ко мне от отца. Я вел хозяйство рачительно и честно, знал счет каждому медяку. И не только потому, что дорожил местом. Понимаешь, властителем замка был Джитош из Клана Сокола, а с ним мы вместе росли, были большими друзьями. Он доверял мне свои тайны — даже те, о которых не подозревали его родители. Например, его отец так до смерти и не узнал, что у сына — Дар Истинного Чародея. Представляешь, каково было мне, мальчишке, хранить такую потрясающую тайну — и не проболтаться ни одной живой душе?
— Но почему Джитош делал из этого тайну? Я думала, для Детей Клана высшая радость и гордость — ощутить в себе Дар!
— Обычно — да. Но Джитош, хотя и носил такое грозное имя — Господин Отрядов! — рос спокойным, добрым мальчиком. Не рвался на подвиги и не мечтал о славе. А Дар его был могуч: молодой Сокол умел заговаривать погоду! Повелевал ветром, дождем, снегопадом…
— О-о! Как это?..
— Словом. Голосом. Начинал медленно, нараспев, произносить нечто вроде заклинания — просто так, что в голову взбредет. Потом — все громче… И когда голос набирал полную силу, вокруг Джитоша бушевали стихии… Я пророчил ему великую судьбу, а он качал головой: «Не хочу! А вдруг король начнет войну и велит мне обрушить на вражеское войско буран? Убивать людей… да ни за что!»
— Твой друг был не по годам мудр.
— Увы, нет! Иначе не женился бы на этой… этой…
У мужчины перехватило горло. Уанаи глядела на него с тем сочувственным, внимательным ожиданием, которое поощряет собеседника к рассказу лучше, чем любые «да ну?» или «а дальше что?».
— Красивая, — с отвращением выговорил Эйнес. — Яркая. За ней тащился хвост сплетен, и в собственном Клане она не пользовалась ни любовью, ни уважением. Но это я узнал слишком поздно… А сначала это было — как сказка! Поехал Джитош в Шаугос по делам — а вернулся с молодой женой. Статная, властная, своенравная, со знаками Клана Рыси на плаще… Наш замок встретил ее, как юную королеву! И никто не призадумался: а почему на свадьбе не было никого из Рысей? Почему наш господин не созвал Соколов? Почему и свадьба-то была наспех да на скорую руку?..
— Эй, чего приуныл, найденыш? — проорал от очага Бурьян. — Выпей, там в бочонке еще вроде булькает…
— Попозже… — отозвался Эйнес и шепнул атаманше: — Откуда он таким красавцем?
У Бурьяна на пол-лица расплылся радужный синяк. К тому же ему было трудно жевать (но пить разбойнику ничто не мешало, поэтому он не считал праздник испорченным).
— Они с Горластым рассердили Тумбу… Но ты продолжай, говори!
Эйнес продолжил рассказ, проникаясь понемногу старой болью и старым гневом.
Уанаи, приказав себе не слышать пьяный гам в двух шагах, словно шагнула во двор старого замка, в котором поселились Позор и Страх. Позор с мерзким хихиканьем разбрасывал повсюду сплетни о грязных похождениях молодой супруги властителя. А Страх с бледным лицом стоял у погребальных костров тех, кого эти сплетни называли забавой хозяйки…
— Только Джитош ничего не замечал, словно оглох и ослеп! — Кулак Эйнеса с силой ударил в бревенчатую стену. — Ведьма, проклятая ведьма!
Эти слова он выкрикнул в голос. Те из лесных бродяг, кто сидел ближе и не был еще пьян в доску, недоуменно обернулись: ты что, мол, парень, с нашей атаманшей не поладил? Уанаи досадливо махнула им рукой: мол, все в порядке, веселитесь!
— Я пару раз обиняками заводил разговор… Но сначала Джитош был такой счастливый, просто просветленный! Намеков не замечал…
— А ты не пробовал поговорить с ним прямо?
— С Сыном Клана? Ох, Уанаи, до чего же ты… чужестранка!.. Но знаешь, порой я был готов и на это. Когда Джитош изменился… Он все еще был веселым, улыбался, но улыбка была… ну, словно он узнал, что скоро ему суждено умереть, но не хочет ходить с кислой миной и портить всем настроение. Похудел, глаза запали, кожа стала восковая. А намеков по-прежнему не замечал. Но теперь уже — не хотел замечать! Я все это чувствовал, как свою боль и свою тоску. Джитош был мне дороже брата — понимаешь ты это?
Вполне, — спокойно отозвалась ксуури. — А теперь расскажи, как эта опасная женщина принялась за тебя.
— Откуда ты знаешь?..
— Ты был вторым человеком в замке и другом Сокола. Наверняка она пыталась прибрать тебя к рукам и сделать своим орудием.
— Да, верно…
Эйнес, закрыв глаза, прижался виском к шершавому сосновому бревну.
Так же, с закрытыми глазами, стоял он в тот мучительный вечер в своей комнате, держась обеими руками за ставни. В ушах гремела раскаленная кровь, но этот лихорадочный гул не заглушал тихого, вкрадчивого, манящего напева, что струился в щель между ставнями.
