Дыхание вырывается с хрипами, кровь течет изо рта тонкой слабеющей струйкой, лицо смертельно бледное от потери крови.
Я упал на колени и торопливо опустил ладони на голову и на грудь. Легкий холодок в пальцах, признак, что граф уже умирает, я сосредоточился, сказал в пространство:
– Стрелу… вытащить!
За моей спиной охнули, кто-то сказал торопливо:
– Наконечник… все порвет унутри…
– Так он тоже умрет, – возразил я. – Делайте!
Молодой священник возразил:
– За кузнецом уже послали. Он срежет острие.
Остальные молчали, но чувствовалось, что на стороне осмелившегося возразить священника.
Я заколебался, но тут послышались возбужденные голоса, в шатер ввалился огромный кузнец, сразу же ринулся к нам с огромными клещами, захватил острыми стальными зубцами шейку стрелы у самой груди.
– Не перекусить, – сказал я с сожалением. – Пилить надо.
Он даже не удостоил меня взглядом, кивнул ближайшему знатному рыцарю:
– Держи клещи!
Тот послушно ухватил, а кузнец вытащил из сумки две трубы, надел их на ручки, увеличивая длину рычага, и сказал лорду, как своему подмастерью:
– Все, теперь дави!
Я видел, как напряглись могучие мышцы вельможи, все затаили дыхание. В полной тишине раздался сухой треск, из груди Ришара остался торчать блестящий срез стального прута.
Кузнец вынул из пасти клещей острие стрелы и покачал головой.
– Закаленная сталь… такую не попилишь… И размер… гм… это не на человека готовили…
Священник, не дожидаясь команды, осторожно потащил стальную стрелу за оперение. Все снова задержали дыхание, когда из раны начало появляться залитое кровью орудие убийства, и разом с облегчением вздохнули, едва блеснул свежий срез на месте откусанной клещами головки зазубренной стрелы.
Я прижимал ладони к голове и груди, лицо Ришара чуть порозовело. Второй священник надо мной сказал негромко:
– Все, будет жить.
– Этого мало, – ответил я так же тихо. – Мне нужно, чтобы он уже сегодня был на ногах.
– Сегодня не будет, – ответил священник, – но завтра… да. Даже в седло поднимется, обещаем.
Я посмотрел в его бледное изможденное лицо.
– Точно?
– Мы тоже умеем возвращать силы, – ответил он, – верой и молитвой. И уже многим вернули.
– Себя не загубите, – предостерег я. – Главные битвы еще впереди!
В городе резня переместилась с улиц в дома, там слышны крики, как испуганные, так и торжествующие, нам с сэром Норбертом навстречу несся мальчишка лет пяти и лихо размахивал деревянным мечом.
Когда он задел сэра Норберта по коленке, тот придержал его за плечо, развернул и указал на меня.
– Будь любезен с людьми, – произнес он наставительно, – пока не станешь майордомом или хотя бы гроссграфом. А потом уже люди будут любезны с тобой.
Я спросил недовольно:
– Что, слишком задираю нос?.. Сопли видно?
– Нет, – ответил он с его суровой объективностью, – не видно.
Я сказал хмуро:
– Тогда можно. Даже нужно. Это знак величия и благородной породы.
Он отпустил озадаченного ребенка, тот понесся вдоль улицы с воинственным кликом, меч в поднятой руке.
– Циник вы, сэр Норберт, – сказал я с упреком. – А еще говорят, что вы никогда не молитесь!
– Ну, – ответил он после затяжной паузы, – делаю это, скажем, редко.
– Почему?
– Предположение, – сказал он, – будто Господь отвлечется от дел мироздания, чтобы подарить мне для коня расшитую гербами попону красивше, чем у коня соседа, настолько неправдоподобно, что я не принимаю его всерьез.
В городе за ночь наши строительные бригады, уже поднаторев на однообразной работе, быстро заложили брешь в стене и навесили ворота. Мне в качестве гарнизона пришлось оставить с полсотни пеших ратников.
Наутро конная армия снялась, как один человек, и двинулась, пренебрегая извилистыми дорогами, по прямой в глубь Гандерсгейма, ибо победу нужно ковать по горячим следам.
У стен королевства Брегония остался только обоз под охраной стрелков и меченосцев, да с полсотни шатров, в одном из них спит целебным сном старый лев граф Ришар, получивший очередную рану, едва не ставшую последней.
Я свистнул Зайчика, он примчался, привычно волоча конюхов, что вымученно и старательно делают вид, что все под контролем, вот привели, ваша светлость, все в порядке, вот ваш конь…
– Бобик, – позвал я, – ты где, жрун?
Адский Пес примчался, плотный и одновременно поджарый, хотя вообще-то должен бы волочить пузо по земле, настолько нажирается у костров, устанавливая дружбу с рядовыми воинами.
– Вперед, – сказал я. – И вперед! Пока весь Гандерсгейм не станет нашим.
Мы пошли лихим наметом, постепенно нагоняли и обгоняли растянувшуюся колонну. В одном месте я заметил скачущего на великолепном коне всадника в полных рыцарских доспехах, белый плащ с большим красным крестом красиво стелется за спиной по ветру, на искусно сделанном шлеме трепещет пышный султан, в первой же схватке будет сбит противником и растоптан множеством копыт, но это как букет цветов, его красота не бывает долгой.
За рыцарем еще с десяток воинов, все вооружены прекрасно, герб вообще не сен-маринский, я замахал рукой, крикнул:
– Граф!.. Сэр Генрих! Что-то наши дороги не пересекаются!
Всадник придержал коня и повернул в нашу сторону. Через поднятое забрало я увидел знакомое хмурое лицо Гатера с перебитым носом, шрам на левой брови, но глаза заулыбались, и прокричал, приближаясь, уже веселым голосом:
– Ваша светлость, у нас вы были беспечным гулякой, а здесь у вас работы выше головы! Да и мы все не придем в себя от возможностей…
– Езжайте рядом, граф, – велел я. – Расскажите, как встраиваетесь в жизнь и уклад крестоносцев. Все-таки вестготцы попали в новый для них мир…
Телохранители отодвинулись, граф пустил коня рядом, высокий, поджарый, весь в металле с головы до ног, счастливый, глаза блестят молодым огнем.
– Как будто и родились здесь! – сказал он. – Не поверите, но почти всем нам кажется, что мы как раз и рождены, чтобы влиться в это войско и нести справедливость в дикие, невежественные земли.
Я напомнил:
– Многим из вас придется принять уделы земли с уже существующим населением, их укладом, обычаями, ремеслами. Потому присматривайтесь сразу… Как вам вот это?
В стороне проплывают стены одного из мелких городов, на обочине дороги через равные промежутки высятся виселицы. Иногда с повешенными, а в одном месте петель не хватило, и пять трупов свисает с веток крепкого дуба.
– Крупные желуди в этом году, – заметил он.
Я довольно кивнул.
– Радостно смотреть, как быстро проходит ожесточение войны!
Он бросил на повешенных беглый взгляд.
