– «Кровь прилипла к моей голове, и с криком «Умираю!» я молча упала к ногам моего короля без чувств… Он смотрел на меня своими глазами».
– Вы хотите сказать, что девушки, которых свезли сюда со всего королевства, вполне заслуживают насмешки? Она им полезна, вроде как своевременный клистир?
Ригодам посмотрел на меня поверх очков:
– Вам пора спать, принцесса. Время, украденное у сна, безжалостно к девичьим лицам.
* * *
Мы сидели на краю пристани, позади были порт, город и дворец, впереди – море и все, что ждало меня впереди.
Вода покачивалась под причалом. Чмокала, будто целуя поросшие водорослями сваи.
– Я вернусь, – говорила я в сотый раз.
– Через десять лет? – горько спрашивал Темран.
– Может быть, я окажусь бездарная в учебе, и они меня отпустят через семь лет, – предполагала я.
Мне было жаль уезжать, но в то же время я хотела ехать. Я болтала босыми ногами над водой, внутри меня было тепло и пусто, Темран сидел рядом, весь какой-то маленький и жалкий.
– Когда человек приезжает через десять лет, это все равно, что уехать навсегда, – сказал он наконец.
Тогда мне показалось, что он говорит глупости.
* * *
Испытания делались все абсурднее: нас заставляли прыгать в мешках, кусать яблоко, привязанное на веревочке, поедать жареного цыпленка без помощи рук, стоять на голове; после каждого такого конкурса претенденток в королевы делалось все меньше. Чтобы понять, по какому все-таки принципу Темран отбирает девушек (ведь не пожирательницы цыплят его, в самом деле, интересуют!), я присматривалась к тем, кто остался, а они присматривались ко мне.
Все они были в чем-то милы, а в чем-то неприятны. Все они любили его величество, и всем казалось, что всерьез. Страх потерять надежду превращал сентиментальных барышень в тигриц и крокодилиц: здесь приколачивали шлейфы к полу гвоздями, прятали лучшие платья соперниц, говорили гадости в глаза и за глаза, врали, клеветали, кололи исподтишка булавками – короче говоря, пролагали дорогу к сердцу любимейшего короля, а Темран – я не сомневалась в этом – развлекался в полной мере.
Другие невесты молча сносили тычки и насмешки, глядели на Темрана влажными преданными глазами и, поднеси им король чашу с ядом, – без единого слова, с блаженной улыбкой, осушили бы ее до дна. Глядя в кроткие глаза Темрановых девственниц, я ощущала, как раздражение мое оборачивается злостью.
Он не узнавал меня. А я все меньше узнавала его.
* * *
– А знаешь, я не возьму тебя фрейлиной, – задумчиво сказала Ремма.
– Что? – не поняла я.
– Мне только что передали волю короля… Конкурс завершен для всех, кроме меня и еще одной девушки. Если я пройду последнее испытание – завтра стану королевой.
– Что? – повторила я механически.
– У дятла в жопе долото, – скромно улыбаясь, сообщила Ремма.
Я потеряла дар речи.
Она надела лучшее платье и горделиво удалилась.
* * *
«…Атласный свод неба подернулся первым солнечным лучом. Я стояла на балконе, вся овеваемая Зефиром, и слушала дивные звуки прекрасной лютни. И слезы восхищения заливали мне глаза. И трепет, овладевший мной, и неземное чувство блаженства, что я вот-вот упаду мертвая. И я зарыдала!»
* * *
Приближался рассвет, за окном едва-едва наметилось небо, я проснулась от того, что кто-то шарил в комнате.
Я села на постели. Тот, кто шарил, всхлипнул сквозь зубы, и этого звука хватило мне, чтобы узнать Ремму; сперва я подумала, что она собирает вещи – но она зачем-то встала на кровать ногами и искала что-то сверху, под потолком. Я чиркнула спичкой: Ремма стояла, держа в руках шелковый поясок от халата, и один конец его уже был привязан к карнизу.
– Эй, да ты что?!
Ремма посмотрела на меня сверху вниз. Красивые губы ее распухли, будто кусочки дрожжевого теста, глаза казались стеклянными.
– Ремма?!
Она выпустила конец пояса. Рухнула на свою перину и беззвучно затряслась, закрыв руками голову.
Я сходила за водой.
– Дура я, дура, – глухо простонала Ремма, когда мои попытки вывести ее из истерики увенчались успехом. – Все равно теперь не жить… В воду с моста… Ы-ы-ы…
– Проиграла конкурс? – спросила я, уже приблизительно обо всем догадываясь.
– Выиграла! – истерически выкрикнула Ремма. – Они меня… Они, сволочи… Придворные… Корону примерили! Мантию! Дура я, дура…
Ремма заскулила. Я дала ей еще воды.
– Выбрать самую страстную, – рыдала Ремма. – Испытание такое, на страстность! Я не хотела… Я же… а они говорят… Я говорю: а король?! А они говорят: так надо, король все знает… Я говорю: я не буду. А они говорят: тогда иди. А корону уже примерили… Я говорю: короля позовите! А они говорят: король примет победительницу. Всех невест, мол, велено отправить по домам, а из лучших двух девушек выбрать самую страстную… А потом свет погасили, хочешь, спрашивают, королевой быть? Я говорю: хочу… Кто же не хочет…
Ремма не удержалась и завыла в голос.
– И ты поверила? – спросила я. Ремма, по счастью, не слышала вопроса. Это я маху дала: у рыдающей девушки такие глупости спрашивать.
– …А потом и говорят: не прошла ты испытания. А за дверью я ту вторую дуру встретила, которая со мной вместе корону… Она тоже не прошла. Нас обеих еще вчера было велено по домам отправить… Они нам наврали все… Я королю скажу, я скажу, пусть знает, что у него во дворце делается…
И Ремма снова заревела – теперь уже безо всякой надежды на продолжение разговора.
Я вспомнила губы Ригодама, строгие, запечатанные как конверт.
* * *
– Я мерзко себя чувствую, ваша бдительность. Как человек, который шел в на бал, а попал в приют для умалишенных.
– А я предупреждал вас.
– Я понимаю, пришить ослиный хвост к штанам оберцеремониймейстера, засунуть пищалку в трубу глашатая… Это я понимаю…
– А девушек никто не принуждает. Никакого насилия. Невинные девы бранятся, как извозчики, недотроги скачут в мешках, а целомудренные невесты ложатся хоть под полк солдат… Послушайте доброго совета, Алиссандра. Я ведь всегда симпатизировал вам. Даже когда вы приклеили муху ко дну моего бокала.
* * *
Помню мороз.
В сумерках мы с Темраном сидели у обметанного узорами окна моей маленькой комнаты, грели монетки на пламени свечи и протапливали в изморози круглые дырочки.
Помню колючие звезды, внезапно заглядывающие в прогретую монеткой полынью, будто чужие белые глаза. Помню профиль Темранового отца на серебре и меди.
Помню, как Темран дышал на стекло, пытаясь прогреть окошко побольше. А потом, когда он устал, дышала я.
