— В чем дело? — поинтересовался плотник откуда-то сзади.
— У вас вместе с появлением беса пес дворовый не пропадал? — поинтересовалась Ивона. Мужик выглянул из-за ее плеча и всмотрелся.
— О, так это ж Серко! — изумился он. — Это ж я горшок старый с объедками выставил, думал потом ему выдать, а он, вишь ты, сам нашел, да и застрял!
Теперь смеялись уже трое — сверху, с чердака, хохотал затаившийся там Игнатка. Виновник торжества стоял, подвывая и отнюдь не помогая проводимым горшечносъемным работам. Неожиданно он дернулся, вздыбив шерсть на загривке, и выдал такую скорбную руладу, что Прасол, вздрогнув, выпустил горшок, и Серко рванулся прочь через огород.
«Глупость какая-то, — размышляла Ивона, отсмеявшись и начиная плести новый аркан. — Не Серко же свинью собственных хозяев зарезал! Свиней в закрытых закутах обычно режет нежить, покупаясь, видимо, на схожие с человеческими свойства крови и сердечный ритм. И… собаки как-то странно воют…»
Стрига сидела, прилепившись к забору, напоминая гигантского паука длинными конечностями с острыми изломами суставов и плотным мохнатым туловищем. На белесой башке, отдаленно похожей на человеческий череп (или, если угодно, на тот же горшок), тускло горели два зеленоватых глаза. Убедившись, что ее заметили, и соблюдя, таким образом, приличия, тварь зашипела, поудобнее переставив ноги-руки, и распахнула два черных крыла.
Оказывается, стоять посреди ночного двора перед готовой к прыжку стригой — это совсем не то же самое, что читать про эту нежить, полеживая на чердаке в компании с толстым гримуаром и чашкой травяного чая, да рассматривать гравюры под шелест дождя, представляя себя боевым магом, вышедшим на охоту на полночный тракт. Как говорится, так вот ты какой, северный олень!
Додумать, как именно нужно убивать нежить, чтобы не повредить шкуру (пригодится: можно будет в Мусеон ее отдать — вот заодно и повод съездить в столицу), стрига не дала, перехватив инициативу. Взмахнув крыльями, она резко оттолкнулась от забора, в прыжке обнажая черный провал пасти и выставляя вперед костлявые когтистые лапы. Сзади, судя по звуку, Прасол тихо и по-деловому упал в обморок, и Ивоне едва ли не впервые в жизни захотелось последовать туда же. Единственное, что она успела сделать, это огреть приближавшуюся тварь свежесплетенным арканом. Стрига от неожиданности взвизгнула и рванула вверх, и Ивона, не успевшая понять, на какой части бестии захлестнулась магическая петля, стартовала за ней, едва не вывихнув руку. Магический аркан тем хорош, что образует с рукой, его бросившей, как бы единое целое, и выпустить его, в принципе, нельзя; главное перед броском — убедиться, что противник не намного сильнее или больше тебя…
Аркан, оказывается, захлестнул обе передние лапы нежити, стянув их вместе. Стрига, отчаянно хлопая крыльями, сделала круг почета над двором и огородом (Ивона была вынуждена, перебирая ногами, пробежаться по штакетнику и свести близкое знакомство с большим кустом крыжовника), а затем, не выдержав нагрузки, рухнула на землю, пропахав борозду поперек двух грядок. Девушка с размаху впечаталась в ее мохнатый зад, попутно вспомнив нужные слова, и обе наконец избавились от аркана. Первой от шока оправилась нежить, с каким-то мстительным видом размяв освободившиеся лапы и пронзительно зашипев сквозь заостренные зубы. Ивона поняла, кто кем намеревается сейчас пополнить коллекцию, но добровольно упасть в обморок опять не вышло. Неожиданно она почувствовала, как что-то буквально жжет ее ногу. Рефлекторно сунула руку в карман, и находившийся там предмет сразу похолодел, зато по ладони словно теплая волна прокатилась.
Стрига поднялась на задние лапы, протянув передние к добыче, и тут же вздрогнула, с визгом обернувшись — носившийся в полном одурении по огороду Серко со всего маху врезался горшком в ногу твари. Горшок разлетелся вдребезги, а кобель, увидев, куда он попал, заголосил не хуже стриги и понесся прочь.
Этого короткого замешательства Ивоне хватило, чтобы, не особенно задумываясь, метнуть в отвлекшуюся бестию первым пришедшим на ум заклинанием. На мгновение в воздухе вспыхнула синяя дуга, доска штакетника позади стриги рассыпалась дождем горящих щепок, а сама стрига, с некоторым удивлением изогнув шею, посмотрела на собственную грудь и рухнула наземь. Ее крылья и задние ноги еще некоторое время дрожали в конвульсиях, а затем тварь вытянулась и окончательно затихла.
Ивона присела прямо на грядку, думая, что ей сейчас не повредил бы стаканчик наливки, а до целой бутылки лучше бы и вовсе не добираться, потому как на нервной почве она, несомненно, выпьет ее досуха. И тут раздались аплодисменты. Подняв глаза, девушка разглядела поверх забора силуэты голов по меньшей мере десятка соседей, собравшихся посмотреть на редкое зрелище — поединок колдуна и нежити. Судя по более или менее дружным хлопкам, на стригу ставило меньшинство. Большинство же, перевалив через забор, тожественно выволокло мертвую тварь на улицу, уже освещенную луной, не слушая сетований плотницкой жены, пытавшейся привести мужа в сознание при помощи воды и подвернувшегося под руку старого сапога. Труп стриги привязали к палке (похоже, оторванной от многострадального плотницкого забора) и волокли полверсты до ворот замка, по пути всячески нахваливая «храбрую госпожу». А «храбрая госпожа» с большим трудом подавила в себе желание сразу же отметить первое собственноручное усекновение нежити возвращением обеда (проще говоря — тошноту). Ивона еле доплелась до замка и, кое-как отблагодарив селян за добрые слова, поспешно отправилась в притулившийся в темном углу двора маленький деревянный домик. О карьере профессионального ведьмака ей думалось почему-то в последнюю очередь.
Вероятно, старейший в королевстве Веятский университет исходно строили как рыцарский замок, способный противостоять орде гоблинов или армии троллей. Но уж точно не как высшее учебное заведение. Эти стены серого камня могли бы выдержать добрую сотню ударов стенобитным орудием, а их бесстрашные защитники, попивая квас или еще какой напиток, расслышали бы лишь слабое царапанье извне. С другой стороны, только совершенно умалишенные или же помешанные на рыцарском кодексе воины (чего за гоблинами пока вроде бы не замечалось) могли долбиться в стены, напрочь игнорируя узкие, хотя и высокие, с затейливым переплетом стрельчатые окна первого этажа.
Между окнами, впиваясь в стены щупальцами корней, карабкался плющ, украшая университет в летнее время зеленотканным гобеленом. Каждую весну он ловко и сноровисто преодолевал первые два этажа, но уставал и начинал задыхаться на третьем и, наконец, вцеплялся тощими пальцами побегов в карниз четвертого этажа, безнадежно повисая на нем и затравленно соображая, как его угораздило залезть на такую верхотуру. В плюще гнездились зарянки и садовые славки, бодро распевавшие под окнами аудиторий; изредка им пользовались единственные захватчики, посягавшие на университетскую суверенность, — черные крысы с усатыми мордочками и длинными цепкими хвостами.
