Между окнами, впиваясь в стены щупальцами корней, карабкался плющ, украшая университет в летнее время зеленотканным гобеленом. Каждую весну он ловко и сноровисто преодолевал первые два этажа, но уставал и начинал задыхаться на третьем и, наконец, вцеплялся тощими пальцами побегов в карниз четвертого этажа, безнадежно повисая на нем и затравленно соображая, как его угораздило залезть на такую верхотуру. В плюще гнездились зарянки и садовые славки, бодро распевавшие под окнами аудиторий; изредка им пользовались единственные захватчики, посягавшие на университетскую суверенность, — черные крысы с усатыми мордочками и длинными цепкими хвостами.
А на самом верхнем карнизе восседала компания каменных горгулий, к которой ежегодно присоединялась пара соколов-пустельг. Птицы щедро ссыпали вниз комочки спрессованного мышиного меха и косточек (в результате чего тема самостоятельных работ студентов «Возможности и перспективы провиденья на основе погадок»[3] постоянно подпитывалась свежим расходным материалом). Над горгульями и птенцами пустельг, пищавшими в ожидании свежих мышей, возносились к небу два купола обсерваторий и шпиль, который совмещал в себе функции украшения, ретранслятора поисково-коммуникационных заклинаний и громоотвода.
Сейчас это средоточие культуры и прогрессивной мысли пребывало в относительной тишине и покое, впрочем, скорее внешнем. Студенты наслаждались летней погодой где-то вне этих стен, с которых старательные домовые, подгоняемые мрачным завхозом, деловито смывали надписи сомнительного содержания и еще более сомнительной исторической ценности. Отовсюду доносился запах побелки и стук молотков — по старинной традиции, бывшие абитуриенты, а ныне свежеиспеченные студенты что-то красили и чинили, дабы к началу лекций и семинаров вполне проникнуться духом учебного заведения. Двое старших учащихся загорали, сидя на подоконнике открытого настежь окна, в ожидании, когда птенец пустельги срыгнет остатки очередной мыши, столь необходимые для предсказания эпохальных событий. Одинокий должник, явившийся на пересдачу каких-то зачетов, крался по коридору, зажав под мышкой увесистый седьмой том энциклопедии «Старминика», и остановился у двери помещения, предназначенного для отдыха профессоров и доцентов.
За дверью, впрочем, разговор шел вовсе не о зачетах и расписании семинаров.
— Это добром не кончится! Он что, не понимает, что государство нарывается на очередную войну — на этот раз Последнюю?!
— Да все он прекрасно понимает, но, очевидно, рассчитывает, что так далеко дело не зайдет.
— Но ведь ежу понятно — простите, коллеги, — что имеют место провокации. Эльфы всегда были союзниками и держали все восточное Приграничье от набегов варваров с моря.
— Ежу, может, и понятно, а вы объясните это родственникам тех, от чьего обоза прибежала в пункт назначения единственная лошадь с эльфийской стрелой в заду! Это же такой повод помахать мечами и поголосить о наглых выпадах зарвавшихся нелюдей. И что бы ни случилось, он будет держаться нейтральной позиции: в открытых выступлениях скажет, что все надо урегулировать мирным путем, а тайно поддержит дружины местных дворян. Если война и разразится, он почти ничего не потеряет. Эльфы победят — хорошо, это все подлые ландграфы, центральную власть ни в грош не ставят, творят что хотят, никакой управы на них нет, и спасибо, хоть вы помогли, приструнили, а давайте-ка мы пяток еще и повесим публично, чтоб остальные боялись! И действительно — зарвались, в грош не ставят, а Приграничье освободится от законных землевладельцев и под шумок отойдет королю, на его усмотрение. Победят ландграфы — еще лучше. Победителей не судят, и все они могут засвидетельствовать, что королевский дом всячески им помогал и лишь политические обстоятельства момента вынуждали его делать это тайно. А в Кверке — и строевой лес, и торговый путь из южных земель через Восточное море, и плодородные земли, и процент со всего этого в казну.
— М-да! Хуже всего, боюсь, придется эльфам, живущим не в Кверке, а на территории Берроны.
— Уверяю вас, коллеги, если это все же случится, хуже всего придется всем!..
Как бы ни была увлекательна тема внешней и внутренней политики, подслушать разговор незадачливому студенту не удалось. Едва он склонился к двери и начал вникать в смысл разговора, как его отвлекла от этого сработавшая магическая защита. Бедняга выронил энциклопедию и, вытаращив глаза, прижал ладони к ушам, временно забыв о взаимоотношениях людей и эльфов. Простенькая, а потому надежная, как кувалда, формула при нарушении контура эмулировала в мозгу нарушителя эффект воздействия звуком в добрую сотню децибел на всех слышимых частотах сразу. Особенно удобным было то, что, кроме самого пострадавшего, никто этих звуков не слышал…
* * *
— Знаешь ли ты, что обо всем этом говорят? И, заметь, не только в милой моему сердцу обители знаний, а и просто на улицах?
— Что, если не прекратятся провокации, войны не избежать. Вы об этом, Ваше Величество?
— Об этом… — Король, уперев локти в ограждение балкона, смотрел, как на шпиле Университета играют отсветы заходящего солнца. — Я получил донесение от Хорта, и он тоже полагает, что все это — провокации.
— Ну, население Приграничья не так-то легко спровоцировать. — Релла уютно устроилась на мягком диване, прикрыв ноги пледом. — Там чистокровных людей-то за пределами Турвина живет не так уж много.
— Даже самое стойкое население начнет роптать после регулярных нападений на обозы, якобы совершаемых кверкскими эльфами. А уж подбить местных ландграфов на размахивание мечом вообще ничего не стоит!
— А вот этого я бы не стала им позволять… — А эльфы мне шлют уже третью ноту протеста за браконьерские рубки. Браконьерские рубки — подумать только! — Монарх повернулся спиной к закату и шагнул в комнату.
Из складок пледа Реллы высунулась любопытная морда абрикосово-рыжего хорька; фаворитка рассеянно почесала зверька за ухом.
— Я бы предположила, — сказала она, — что рубки производились в священных рощах, нанося убыток не столько материальный, сколько моральный.
— Я бы назначил тебя своим советником, а остальных бы отправил чистить конюшни… — Король невесело усмехнулся, взяв со столика бокал вина и отпив глоток. Он прошел с бокалом в руке к любимому креслу и сел, предварительно согнав с сиденья еще одного хорька: — Беги к хозяйке!
Хорек меховым ручейком послушно потек к дивану. Король вздохнул, на мгновение отвлекшись от невеселых мыслей. У леди Реллы, которую Его Величество про себя считал умнейшей женщиной королевства, в жизни было два главных увлечения: хорьки и сам король.
