Когда мы перевязали раны и уложили Этьена в чистую постель, он настолько пришел в себя, что смог выпить вина и поинтересовался, где он. Узнав, что это «Красный вепрь», он прошептал:
— Не оставляй меня, Агнес. Дюкас — редкий человек, но мне нужна женская мягкая рука.
— Избави меня святой Дионисий от такой мягкой руки, как у этой бешеной кошки, — чуть слышно пробормотал Дюкас. — Я останусь, пока ты не встанешь на ноги, Этьен, — сказала я, он, видимо, обрадовался, услышав это, и спокойно уснул.
Я попросила комнату и для себя. Дюкас послал мальчишку позаботиться о коне, а меня провел в комнату, примыкающую к комнате Этьена, но не связанную с ней дверями. Когда я улеглась в постель, уже всходило солнце. Я не только раньше не лежала на перине, но даже ее ни разу не видела. Я проспала много часов.
Проснувшись, пошла к Этьену и нашла его в полном сознании и спокойным. Тогда люди были поистине железными и, если их раны не были изначально смертельными и по легкомыслию и невежеству лекарей не начинали гноиться, быстро поправлялись. У Дюкаса не было ни одного тошнотворного и глупого средства, превозносимого докторами, он собирал целебные травы в глубине леса. Он сказал, что научился этому искусству у сарацинского народа хакимов во время путешествия в юности. Дюкас оказался человеком со многими неожиданными достоинствами.
Мы вместе ухаживали за Этьеном, и он быстро поправлялся. Этьен подолгу разговаривал с Дюкасом, но большую часть времени он просто лежал и молча смотрел на меня.
Дюкас иногда беседовал и со мной, но, кажется, побаивался меня. Когда я спросила, сколько должна ему, он ответил, что нисколько и что еда и ночлег будут бесплатными для меня, пока Этьену нравится мое присутствие. Однако Дюкас очень боялся, что я проболтаюсь кому-нибудь из жителей городка о том, что Этьен Вильер здесь. Слуги, по его мнению, были абсолютно надежны. Я ничего не спрашивала у Дюкаса о причине ненависти герцога д'Алансона к Этьену, но Дюкас как-то сказал:
— У герцога особые счеты с Этьеном. Когда Этьен был в свите этого благородного господина, то оказался недостаточно мудр и не исполнил одно очень деликатное поручение герцога. Д'Алансон честолюбив; говорят, его может удовлетворить лишь должность не меньше, чем констебль Франции. Он сейчас в большой милости у короля, и блеск его положения может померкнуть, если станет известно, какими письмами однажды обменялись герцог и Карл Германский, который теперь известен народам как император Священной Римской империи.
Этьен один знал всю подноготную этой государственной измены. Поэтому Д'Алансон жаждет его смерти, однако не решается напасть открыто. Он хочет ударить тихо и тайно, из-за угла — это будет кинжал, яд или засада. Пока Этьен в пределах досягаемости герцога, единственное спасение для него — секретность.
— Полагаю, есть и другие такие же, как негодяй Тибальд? — спросила я.
— Разумеется, — сказал Дюкас, — конечно, среди банды висельников есть те, кто клюнет на наживу, но у них есть правило чести — не предавать своего. А Этьен в прошлые времена был одним из них — вором, похитителем женщин, грабителем и убийцей.
Я покачала головой, размышляя над странностью людей: Дюкас, честный человек — друг бандита Этьена и хорошо знает о его преступлениях. Возможно, многие из честных людей втайне восхищаются разбойниками, видя в них тех, кем хотели бы быть, если б хватило смелости.
Итак, пока я выполняла все пожелания Дюкаса. Время тянулось медленно. Я редко выходила из таверны, только ночью, чтобы побродить по лесу, не опасаясь встретить людей из деревни или из города. Во мне зарождалось беспокойство и чувство, что я жду чего-то, сама не знаю чего, и что мне надо что-то сделать — не знаю что. Так прошла неделя, а потом появился Жискар де Клиссон.
3
Однажды утром я вошла в таверну после утренней прогулки по лесу и увидела сидящего за столом незнакомца, увлеченно обгладывающего кость. Он, заметив меня, на секунду прекратил жевать. Он был высок, мощного телосложения. Его худое лицо пересекал шрам, серые глаза были холодны как сталь. Он в самом деле выглядел стальным человеком в своей кирасе, в набедренных и ножных латах. Его палаш лежал на коленях, а шлем — рядом на скамье.
— Клянусь богом, — произнес он. — Хотел бы я знать: ты мужчина или женщина?
— А ты как думаешь? — спросила я, опершись руками о стол, глядя на него сверху вниз.
— Только дурак мог задать подобный вопрос, — сказал он, покачав головой. — Ты женщина с головы до ног, однако мужской наряд тебе странно подходит. И пистолет на поясе тоже. Ты напоминаешь мне одну женщину, которую я знал. Она ходила в походы и сражалась, как мужчина, и умерла от пули на поле боя. Ты светлая, она была темная, но в тебе есть что-то похожее на нее в линии подбородка, в осанке — нет, не могу объяснить, в чем. Садись, поговорим. Я Жискар де Клиссон. Ты слышала обо мне?
— Много раз, — ответила я, усаживаясь. — В моей родной деревне ходит много рассказов о тебе. Ты возглавляешь наемные войска и Свободных Компаньонов.
— Когда у мужчин достаточно мужества, чтобы стоило их возглавить, — сказал он, отпив из кувшина и протянув его мне.
— Эй, клянусь кишками и кровью Иуды, ты пьешь, как мужчина! Возможно, женщины вынуждены становиться мужчинами, ибо, клянусь святым Триньяном, мужчины становятся женщинами в наши дни. Я не завербовал ни одного новобранца для своей кампании в этой провинции, где в не столь далекие времена мужчины дрались за честь последовать за капитаном наемников. Смерть сатаны! Когда император собирает своих проклятых ландскнехтов, чтобы выгнать из Милана де Лотрека, и король так нуждается в солдатах — не говоря уже о богатой добыче в Италии, — каждый дееспособный француз обязан отправиться в поход на юг, клянусь богом! Эх, за былую силу духа истинных мужчин!
Глядя на этого покрытого шрамами ветерана, слушая его, я почувствовала, что сердце мое застучало быстрее и наполнилось странными желаниями, мне показалось, что я слышу, как всегда слышала в мечтах, отдаленный гром барабанов.
— Я еду с тобой! — воскликнула я. — Я устала быть женщиной. Я стану участником твоей кампании!
Он расхохотался, словно над самой смешной шуткой на свете.
— Клянусь святым Дионисием, девушка, у тебя подходящий характер, но нужно иметь больше, чем пару брюк, чтобы стать мужчиной.
— Если та женщина, о которой ты говорил, могла воевать, то смогу и я! — воскликнула я.
— Нет, — он покачал головой. — Черная Марго из Авиньона была одна на миллион. Забудь свои фантазии, девушка. Надень юбку и снова стань примерной женщиной. Тогда… что ж, в твоем истинном обличье я был бы рад взять тебя с собой!
