— Олник, идем. Прихвати колотушку.
— Мастер Фа… — трепыхнулась Крессинда, но я молча наставил на нее палец. Было в моем лице что-то, что заставило ее скукситься и отступить.
«От меня не отвяжешься», — сказали глаза Виджи.
«Отшлепаю!» — намекнул я.
«Если это поможет нашему общему делу», — сказала она, как в тот раз, когда увязалась за мной и спасла от смерти. Зрачки ее глаз все еще были расширены.
Несносная девица!
— Меч не бери. Гном с колотушкой еще куда ни шло, а вот люди… и прочие с оружием — на это стража порта смотрит косо. Так что Олник — он как бы наш телохранитель.
Надо ли говорить, что бывший напарник немедленно раздулся от важности?
— Жертва черных камушков! — крикнул Квинтариминиэль мне в спину.
Кто бы мне сказал, что он имел в виду, а? Жаль, что родители не слишком долго думали перед его зачатием.
На палубе меня осенило (как я уже говорил, на меня иногда снисходят откровения): а если Виджи заглянула в плетение нитей и разглядела там хреновый расклад для всех нас… в случае, если я покину борт «Горгонида»? Разглядела и рассказала принцу. А мне — ни гу-гу. И ему запретила говорить. Вот он и бесится.
Неужели пытается предупредить меня? По-своему?
Валеска смотрела на меня сквозь дверную щель. Глаза у нее были как у затравленной лани.
— Фа… — пискнула она, но я покачал головой и прошел мимо. Нет времени выслушивать твои жалобы, девочка! Не сейчас.
— Мастер Фатик! — позвала она в спину, но Виджи шикнула на нее рассерженной кошкой, и Валеска испуганно захлопнула дверь.
Мы прошли мимо, выиграв час времени у судьбы и добавив новых бед нашему отряду.
На пирсе я оглянулся: матросы «Горгонида» уже убрали веревочный трап, и Крессинда, широко расставив ноги в сапожищах, обживалась на посудине гребцов. Первым делом она согнала с банки бригадира и уселась на его место. Затем ласково начала баюкать молот, полученный от Жриц Зеренги взамен утерянного на поле Хотта. Бригадир разом скукожился и откочевал в направлении носа.
По расслабленным движениям Крессинды я бы нипочем не определил, насколько ей страшно. Большая вода была рядом — за низкими бортами. Я подозревал, что гномша плавает не лучше топора.
Она бросила в рот порцию табака и мерно начала молоть его пудовыми челюстями. От меня она знала, что плевать на палубу не рекомендуется: за такое унижение корабля матросы спровадят ее за борт.
Скрипнуло оконце кормовой каюты. Валеска клюнула воздух точеным носиком и уставилась на меня молящим взглядом, чертовка. Ее лицо выражало страх. Я чуть было не крикнул: «Ну что тебе надо?», но в другом окне явил миру льняные патлы эльфийский принц. Его лицо выражало сдержанное отвращение — ко мне, к месту, где он вынужден пребывать, ну, и до кучи, вообще к людям.
Он раскудахтался на дивном языке — судя по интонациям, упрашивал Риэль никуда не ходить. Добрая фея отвечала ему с холодным упрямством, снова прозвучал аллин тир аммен, от которого Квакни-как-там-его буквально подпрыгнул, да так, что стукнулся лебяжьей шеей об оконную раму. Олник одобрительно хмыкнул:
— Гшантаракш гхор![20]
— Да не говори, — откликнулся я, стряхнув с бровей капли пота. Духота улеглась на груди тяжким грузом, и этот груз увеличивался с каждой минутой.
Я повернулся к принцу спиной и сделал несколько шагов по пирсу. Надеюсь, мой затылок излучал нужный градус презрения.
Лейта разделила порт Ридондо на две части. Наша, западная сторона была торговой, на восточной располагался порт Верхнего города — пристани Ковенанта выглядели роскошно, местами к воде сбегали мраморные ступени. О богатстве кораблей и яхт патрициата я умолчу.
Верхний город виделся мне плоской картинкой из работы бездарного художника. Ее вырезали из рамы и вклеили между водой залива и сводом небес. Там жили слишком большие люди, не интересные мне ни в малейшей степени. Большие алчные люди, стоящие на плечах людей маленьких из века в век с надеждой, что так будет продолжаться до скончания времени.
Ну что же, сегодня ваше время закончится, и я не стану лить по этому поводу слез.
Хотя на ваше место придут другие большие люди, и это скольжение по кругу будет повторяться бесконечно… Харашта, Фрайтор, Аркония, Мантиохия — большие люди везде одинаковы, и повсюду они стоят на плечах маленьких.
Во всяком случае, так будет до тех пор, пока я не разберусь с Богом-в-Себе, который дрыхнет в моем хитром поясе. Может быть, когда он воцарится, дела в моем мире пойдут немного иначе? Вдруг ты решишь сделать больших людей чуть меньше размерами, новый боже?
Или придать маленьким размеры больших, если уж маленькие все растут-растут и сами не могут вырасти?
Олник подошел ко мне, дернул бретельку килта и провел пальцами по отросшей щетине. Теперь он часто (я бы сказал, слишком часто) так делал.
— Фатик, а я это…
— Только не говори, что тебе приспичило, а если уж приспичило — не становись против ветра.
— Не… Я заметил… Слушай, я стою рядом с эльфкой, — он произнес это слово едва слышно, — и не чихаю! И даже в носу не свербит!
— Есть такое, — кивнул я. — Я подметил с того времени, как мы оказались в Зеренге. Тебя избавили от аллергии, паршивец. Ты понял это только сейчас?
— Так это же… ура?
— Ура, — сказал я. Первым даром Лигейи-Талаши была щетина, вторым — исцеление от эльфийской аллергии. У меня же пока не проявилось ни одного подарка.
На башне пробили без четверти два. Гритт, я опаздываю на встречу с Отли!
Принц все еще трендел почем зря. Я подошел к краю пирса, поймал ладонь доброй феи и сжал. Она поняла и обрезала перепалку хлесткой фразой (эти эльфийские словечки с обилием «э» и «л»!). Лицо Квакни-как-там-его вытянулось.
— Еконы деффки![21] — крикнул он и убрался в каюту.
А еще говорят, эльфы умело сдерживают свои эмоции.
Угу. Облопавшийся зеленого инжира ишак сдерживается успешней, чем этот паршивый маленький принц.
Тут он тявкнул нам в спину:
— Дурня кусок! Я его вертел!
Кто бы мне рассказал, что творится в его башке и кого он конкретно вертел? И кто бы мне сказал, когда точно погибнет город? Закат — понятие растяжимое. Сколько часов форы у меня в запасе? Один-два, или ни одного?
Сходя с пирса, я оглянулся. Димеро Бун стоял у гакаборта над окном нашей каюты. Улыбка сияла в его бороде.
В порту аромат специй мешался с запахом моря. Думаю, вы не удивитесь, узнав, что на набережной толпился народ. Купцы, охранники, стража, матросы, лотошники, менялы и грузчики — много грузчиков с потными спинами, ибо Ковенант, опасаясь прогресса, запретил оборудовать причалы даже самыми примитивными кранами с приводами от топчаковых колес.
