— Мы уже многое узнали о людях, — повторил господин Белый.
— Но зачем? — спросила госпожа Коричневая, опасения которой резко усилились, когда она увидела искаженное лицо господина Белого. — Для достижения наших целей они уже не имеют значения. Время кончилось. Они превратились в ископаемых. У меня под одним глазом дергается кожа.
— Ты обвиняешься в неадекватном мышлении, — сказал господин Белый. — Они существуют. Поэтому мы должны максимально подробно их изучить. Я хотел бы продолжить эксперимент. Мой глаз функционирует идеально.
Он взял топор с рыночного прилавка. Госпожа Коричневая отступила еще на шаг.
— Непроизвольные мысли об опасении значительно усилились, — констатировала она.
— Однако это лишь кусок металла на куске дерева. — Господин Белый помахал топором. — Мы те, кто видел ядра звезд. Мы те, кто видел горящие миры. Мы те, кто видел страдания космоса. Что в этом топоре способно вызвать опасения у нас?
Он взмахнул топором. Удар был неуклюжим, и человеческое тело гораздо прочнее, чем кажется многим, но шея госпожи Коричневой вдруг взорвалась тучей разноцветных пылинок, а сама она осела на землю.
Господин Белый окинул взглядом стоявших рядом Аудиторов, и они мгновенно отступили от него на пару шагов.
— Ну, кто-нибудь еще желает принять участие в эксперименте? — спросил он.
В ответ раздался хор поспешных отрицаний.
— Отлично, — одобрил господин Белый. — Воистину, мы уже многому научились!
* * *
— Он отрубил ей голову!
— Не кричи! И пригни свою башку! — прошипела Сьюзен.
— Но он…
— Думаю, она уже знает об этом. Кстати, не она, а оно. И он тоже оно.
— Что тут происходит?
Сьюзен спряталась в тени.
— Я не совсем уверена, — пожала плечами она. — Но мне кажется, они попытались сделать для себя человеческие тела. Кстати, получились совсем неплохие копии. А теперь они пытаются вести себя по-человечески.
— Ты называешь это по-человечески?
Сьюзен с печалью посмотрела на Лобсанга.
— Что, редко выходишь из дома, да? Мой дедушка говорит, что если разумное существо обретает человеческий облик, оно и мыслить начинает тоже как человек. Форма определяет функцию.
— То есть это было действие разумного существа? — уточнил по-прежнему шокированный Лобсанг.
— Ты не только редко выходишь из дома, но еще и историю плохо знаешь, — грустно сообщила Сьюзен. — Ты слышал что-нибудь о проклятии оборотней?
— Разве быть оборотнем — это еще не достаточное проклятие?
— Они так не думают. Но если они проведут в облике волка достаточно длительное время, то так волками и останутся, — пояснила Сьюзен. — Волк — это очень сильная… форма, понимаешь? Разум остается человеческим, но волк лезет сквозь ноздри, уши и лапы. А о ведьмах слышал?
— Мы… украли у одной из них помело, чтобы добраться сюда.
— Правда? Значит, повезло тебе, что конец света все же наступил, — хмыкнула Сьюзен. — Так или иначе, некоторые из ведьм, лучшие из лучших, умеют делать такую штуку, которую они называют Заимствованием. Они способны проникать в разум животных. Очень удобно. Но самое главное, уметь вовремя выбраться оттуда. Ведь можно навсегда остаться уткой, если слишком надолго застрянешь в ее голове. Да, очень сообразительной уткой, уткой, так сказать, с воспоминаниями, но тем не менее уткой.
— Поэту Хохе как-то приснилось, что он превратился в бабочку, и, проснувшись, он спросил: «Я человек, которому приснилось, что он превратился в бабочку, или бабочка, которой снится, что она человек?» — поведал Лобсанг, пытаясь поддержать разговор.
— Правда? — с интересом спросила Сьюзен. — И кем он оказался?
— Что? Да кто знает…
— А как он писал свои стихи?
— Кисточкой, конечно.
— Он не порхал, выписывая в воздухе весьма информативные кренделя, не откладывал яйца на капустные листья?
— Никто не упоминал ни о чем подобном.
— Значит, скорее всего, он был человеком, — констатировала Сьюзен. — Интересно, но нам ничем не поможет. Разве что ты можешь сказать примерно то же самое про Аудиторов. Им снится, что они стали людьми и их сон стал реальностью. А они совершенно лишены воображения. Как и мой дедушка, честно говоря. Они могут создать идеальную копию чего угодно, но сотворить что-то новое? Нет, на это они решительно не способны. А вообще, по-моему, они пытаются выяснить, что значит быть человеком.
— И что же это значит?
— Что ты контролируешь себя гораздо в меньшей степени, чем тебе это кажется. — Она еще раз окинула внимательным взглядом толпу на площади. — Ты что-нибудь знаешь о создателе часов?
— Я? Нет, не совсем…
— Тогда что ты тут делал?
— Лю-Цзе предположил, что часы собирают именно здесь.
— Правда? Догадка на пять с плюсом. Ты даже нашел нужный дом.
— Понятия не имею, как это у меня получилось. Я просто знал, что именно там я должен быть. Глупо звучит, правда?
— Да. Не хватает только блестящих колокольчиков и синих птиц счастья. Но возможно, ты говоришь правду. Я тоже всегда знаю, где должна находиться. Кстати, а где ты должен находиться сейчас?
— Минуточку, — вдруг нахмурился Лобсанг. — А кто ты вообще такая? Время остановилось, мир заполонили… сказки, чудовища и всякие твари, и вдруг откуда ни возьмись учительница!
— Самое оно для такого мира, — усмехнулась Сьюзен. — Мы, учительницы, терпеть не можем всяких глупостей. Кстати, я ведь тебе уже говорила, что получила определенные способности по наследству.
— Например, жить вне времени?
— Это только одна из них.
— Странная способность для учительницы!
— Очень удобно, когда выставляешь оценки, — спокойно заметила Сьюзен.
— А ты действительно человек?
— Ха! Такой же, как ты. Хотя в моих семейных шкафах завалялась парочка-другая скелетов.
Было что-то странное в том, как она произнесла эти слова.
— Это ведь не просто фигура речи, да? — спросил он каким-то безжизненным голосом.
— Не совсем, — признала Сьюзен. — Слушай, эта штука у тебя на спине. А что будет, если она перестанет крутиться?
— У меня кончится время.
— Ага. Значит, тот факт, что она замедлила вращение и остановилась, пока Аудитор на площади упражнялся с топориком, уже ни на что не влияет?
— Она что, правда не вращается? — Лобсанг в панике завертелся на месте, попытался дотянуться до ручки.
— Судя по всему, у тебя тоже есть скрытые способности, — с ухмылкой произнесла Сьюзен, прислоняясь к стене.
— Пожалуйста! Заведи меня еще раз.
