— Но она разделась, и она его трогала.
— Она боролась, — рявкнул Адам. — Ты видел. Ты слышал. Ты видел, как поразилась Нимейн, увидев, что Мерси сопротивлялась. Она не поверила своим глазам, когда Мерси ударила его посохом.
Бен прошептал:
— Когда он ей сказал, что она его хочет, что она его любит — она это чувствовала. Ты видел ее лицо? Она верила. Поэтому и смогла его убить, хотя на нем была чертова волшебная лошадиная шкура. Разве не так сказала иная? В тот момент Мерси так его любила, что не могла быть его врагом — иначе ей не удалось бы убить его, пока на нем шкура.
Тут Адам поверил. Я увидела, как меняется его лицо, услышала рвущееся из груди рычание. Он понял. Теперь он ненавидит меня за то, что я предала его.
Пол скрипнул: это Бен неожиданно встал. Он отряхнул брюки — нервный жест, потому что пол совершенно чист. Адам закрыл лицо руками.
— Так было ли это насилие? — легко спросил Бен, с силой растирая лицо, уничтожая все следы слез. Ну и артист! Если бы другие двое в комнате были людьми, они, пожалуй, поверили бы в небрежность его тона. — Ты должен решить сам для себя. Если ты винишь ее в том, что он заставил ее чувствовать, тогда спустись по лестнице и пришли сюда Уоррена. Он позаботится о ней, а она, когда сможет, уйдет и больше никогда тебя не обеспокоит. И не будет тебя винить, потому что считает, что виновата сама. Одна — во всем. Она будет считать себя виновницей твоей боли, она уйдет от тебя, и мы сможем забыть о ней.
Удивленная, я посмотрела на Бена. Откуда он знает, что я собираюсь уйти?
Адам стоял в нерешительности.
— Я не убью тебя, — прохрипел он. — Не убью, поскольку знаю, что ты чувствуешь на самом деле. Конечно, это было насилие. — Он смотрел на склоненную голову Бена; я почувствовала неожиданное нарастание силы и поняла, что Адам использует свою силу Альфы. Он ждал, пока другой вервольф поднимет глаза, и даже я ощутила порыв сочувствия. Тогда Адам медленно сказал: — Точно такое же, как когда взрослый соблазняет или уговаривает ребенка. Независимо от того, идет ребенок у него по поводу или нет. Независимо от того, нравится ему это или нет. Потому что ребенок на другое неспособен.
В лице Бена что-то изменилось, и Адам тоже заметил эту перемену, потому что убрал свою магию.
— Теперь ты знаешь, что я понимаю и верю в это.
С Беном обошлись как с ребенком. Неудивительно, учитывая глубоко скрытые в нем теплоту и добродушие. Просто я никогда не думала, почему он такой, какой есть.
— Спасибо, что поделился со мной своим пониманием, — торжественно сказал Адам.
Бен опустился на колени, словно ноги ему отказали. Это было удивительно грациозное движение.
— Прости, что я не проделал это… лучше… С большим уважением.
Адам мягко коснулся его головы.
— Я бы не стал тебя слушать. Вставай. Отдохни.
Но когда Бен встал, Адам крепко обнял его, доказав, что вервольфы не люди. Двое мужчин — люди, гетеро-сексуалы — после такого откровения никогда не стали бы обниматься.
— Вервольфом ты получаешь время, чтобы перерасти детство, — прошептал Адам на ухо Бену. — Или время уничтожить себя вместе с ним. Я предпочитаю быть среди выживших, понял? — Он сделал шаг назад. — А теперь вниз.
Он подождал, пока дверь за Беном закроется, и покачал головой.
— Я перед тобой в долгу, — сказал он двери. — И не забуду.
Он вдруг сел рядом с постелью, как будто слишком устал, чтобы стоять. Потом с такой же внезапностью протянул руку, схватил меня за загривок и вытащил из-под кровати. А я-то считала, что хорошо спряталась.
Я дрожала, разрываемая знанием, что не заслуживаю его прикосновения, и зарождающимся пониманием, что он меня не винит, какой бы виновной я ни считала себя сама.
— Отец всегда говорил мне, что, услыхав хороший совет, не стоит им пренебрегать, — сказал Адам.
Одной рукой он продолжал крепко держать меня за загривок, а второй гладил морду.
— Придется отложить разговор и подождать, пока этот напиток не выветрится полностью. — Ласки прекратились. — Не пойми меня неверно, Мерседес Томпсон. Я страшно сердит на тебя.
Он укусил меня в нос — один раз и сильно. Волки так наказывают своих малышей — или непокоренных членов стаи. Потом наклонил голову, так что она легла на мою, и вздохнул.
— Ты не виновата, — сказал он. — Но я все равно сердит… зол, как черт, потому что ты очень меня напугала. Проклятие, Мерси, кто бы мог подумать, что два человека могут наделать столько бед? Если бы ты мне позвонила, я не стал бы возражать против того, чтобы ты пошла, — хотя бы потому, что не считал это опасным. Я бы не послал с тобой охрану из-за того, что ты просто пошла поговорить с человеком. — Он прижался лицом к моей шее и рассмеялся. — Ты пахнешь моим кремом после бритья.
Сильными руками он прижал меня к себе и тихо сказал:
— Честно предупреждаю: вчера вечером ты определила свою участь. Поняв, что в беде, пришла ко мне. Ты сделала это дважды, Мерси, а два раза — это все равно что объявление. Теперь ты моя.
Его руки, кругами двигавшиеся по моей шерсти, остановились и ухватились крепче.
— Бен говорит, что ты можешь убежать. Если ты это сделаешь, я найду тебя и верну. Всякий раз, как будешь убегать. Я не принуждаю тебя, но… Я не уйду сам и не позволю уйти тебе. Раз ты смогла побороть этот проклятый волшебный напиток, ты, если действительно захочешь, вполне справишься с теми преимуществами, которые дает мне положение Альфы. Больше никаких уверток, Мерси. Ты моя, и я тебя держу.
Мою независимую натуру, которая вскоре воспрянет, несомненно, возмутит эта агрессивная, собственническая, средневековая концепция. Но…
Пожелание Тима «всегда оставайся одна» поразило меня особенно сильно… ведь это было нечто уже знакомое. Койот, выросший среди волков, лучше всех понимает, что значит «ничей». Я была чужой и для своей человеческой семьи, хотя любила ее.
Под грузом откровенного собственничества, окрасившего слова Адама и отозвавшегося во всем моем теле, мой мир слетел с оси.
Постепенно Адам уснул, свернувшись вокруг меня, словно он был в обличье волка, но напряжение с лица не исчезло и делало его старше — словно ему лет тридцать, например. Вжимаясь в Адама, я смотрела, как светлеет небо и начинается новый день.
Где-то в доме зазвонил телефон.
Адам тоже услышал. Открылась дверь комнаты Джесси, девочка сбежала по лестнице и взяла трубку.
Она была внизу на кухне, поэтому я не различала слов, но ее тон из просто вежливого стал очень почтительным.
Адам встал, подхватив меня на руки, потом положил на кровать.
