– Будет тебе по пунктам. А ты слушай и, пожалуйста, сухо и по пунктам опровергай. Тебе тридцать три года. – Шут кивнул. – Ты и выглядишь на эти тридцать три. – Он снова кивнул. Глаза были внимательные-внимательные и мерцающие, словно темные крапинки в них светлели и перемещались. – Мне тридцать восемь, скоро тридцать девять. И я выгляжу на эти самые тридцать девять. – «Угу», – согласился шут. – Ты, может, и не красавец, но мужчина чертовски привлекательный. – «Ага, знаю», – признался он. – А я, хоть и не уродка, но совершенно банальная и неинтересная женщина без признаков красоты. – «Ну да», – кивнул он. – Ты прекрасно сложен и прекрасно двигаешься, а моя фигура не то что не идеальна, но и вообще… не очень. – «Не очень», – вздохнул шут. – Я к жизни не приспособлена, а ты умеешь все на свете. – «Угу, верно». – Ты образован и умен, а я хоть и не круглая дура, однако совершенно заурядна и неинтересна.
– Не согласен. То есть я образован и умен, но ты не заурядна и не неинтересна. Смотря что вкладывать в понятие «ум». Ты, пожалуй, не мыслитель и уж точно не логик, но я считаю тебя умной. Со стороны это виднее.
– Ну пусть, пусть умная, хоть не мыслитель и не логик!
– Ага. Продолжай, пожалуйста.
– Ты, черт тебя возьми, опытный и умелый, а я…
– Тоже верно. Правда, этот недостаток со временем проходит. – Он подождал еще, но аргументы у Лены иссякли. Неужто мало? – Да, это все… ну, может, не все ты мне уже говорила. И я не спорил. Это правда. Ну и что?
– Рош! – чуть не со слезами в голосе воскликнула Лена и усердно начала брать себя в руки. Ей почему-то нельзя плакать, хотя это полное безобразие – лишить женщину права пореветь в свое удовольствие. Шут долго смотрел на нее, потом удивленно покачал головой.
– Так странно – ты мне не веришь… Я отвык… Собственное, я и не привыкал, мне обычно верили и в детстве, а уж потом-то... Знаешь, я иногда и рад бы наврать с три короба, да только не получается. Я не по каким-то своим высоким душевным качествам не могу обманывать. Я физически не могу. Не произнесу, даже если буду очень-очень стараться. Я могу немножко схитрить, увильнуть, сформулировать ответ как-то не особо однозначно, но не могу врать впрямую. Я лишен этой возможности. Как немой не может говорить, а безногий не может ходить, так шут не может лгать. Послушай меня спокойно, хорошо? Не опровергая по пунктам. Неужели ты думаешь, у меня глаз нет? Больше того, скажу по секрету: у меня зрение и слух эльфа. Как же я могу не видеть, что ты меня постарше и что ты вовсе не красавица? У тебя морщинки здесь и здесь, – он ласково провел кончиком пальца у Лены под глазами и посередине лба. – У тебя нет роскошной груди и тонкой талии. То есть ты совершенно права. Только объясни мне, какое это имеет значение, если мне с тобой хорошо? Мне нравится звук твоего голоса. Кстати, у тебя славный голос. Мне нравится разговаривать с тобой и просто болтать о пустяках. Такое со мной случалось и раньше, и даже нередко. Но никогда я не видел женщины, с которой мне нравилось бы молчать. Ты только вспомни, как мы сидели на поваленном дереве и молчали… Мне нравится прикасаться к тебе, нравится легонько целовать твои волосы или висок, и мне нравится, что тебе при этом хорошо и ты не ждешь ничего. Помнишь, ты мне сказала, что не хочешь быть с другим? Милая, я действительно ничего лучшего в своей жизни не слышал! Да, ты совершенно не приспособлена в нашей жизни, но почему ты считаешь, что это плохо? Наоборот, это дает мне возможность защитить тебя, позаботиться о тебе. Я хочу о тебе заботиться. Я хочу быть с тобой. – Он виновато улыбнулся. – Черт возьми, я тебя просто хочу. И наплевать мне, что я ничего из нашей близости не помню, кроме этого полета… или падения… не знаю… Но я уверен, что это не может быть плохо. Было бы плохо – не хотел бы. Это, извини, животное.
Он соскользнул с кровати, встал перед ней на колени и прижался лицом к ее рукам.
– Знаешь, почему я так мечтал снять с тебя именно это платье? Потому что я не хочу видеть в тебе Светлую. Я хочу видеть в тебе просто женщину. Пусть ты завела дурную привычку спасать мне жизнь, но я все равно хочу видеть не Делиену, а Лену. Я все сделаю, чтобы ты мне поверила. Не отстану. Тебе придется понять, что слова шута – всегда правда.
Лена, кажется, даже перестала моргать. Так не бывает. Если ничего подобного не было в юности, то уж тем более не может быть сейчас. Верить безумно хотелось, но не верилось. Вот будь здесь Маркус, поверила бы. Маркус проще, понятнее, Маркус – нормальный мужик без комплексов и сомнений, да и из возраста Христа вышел даже не сто лет назад, а намного раньше, циник и прагматик…
Шут покачал головой и приступил к дальнейшему расстегиванию пуговиц. Их, кстати, было не так чтоб очень много, но он не спешил. Он вообще не спешил, решив максимально использовать свою мечту. Кто знает, может быть, завтра снова придется ночевать в поле, а рядом будет похрапывать Маркус, где-то заухает сова или завоет волк, испугав Лену до полусмерти, или пойдет дождь, или…
Ничего она не помнила. И он тоже. Но до чего им было хорошо просто лежать обнявшись и вместе молчать… Никакого магического кайфа не нужно.
– У меня провокационный вопрос, – шепнул шут. – Даже два. Один может тебя обидеть, но ты постарайся не обижаться.
– Постараюсь.
– С кем тебе лучше – с эльфом или со мной?
– С тобой.
– А он в сто раз красивее, умнее, образованнее, опытнее – и дальше по твоему списку, – радостно засмеялся он. – У него даже фигура намного лучше: вон какой плечистый. Ну какая связь между внешностью и отношениями? Теперь второй вопрос.
– Давай.
– Еще хочешь?
– Не знаю. Мне так хорошо, что я не способна хотеть или не хотеть.
Шут помолчал и со вздохом признался:
– Мне тоже хорошо… но я все равно хочу.
Однако ничего он делать не стал, так и лежал рядом, слегка поглаживая ее руку кончиками пальцев. Лена не заметила, как заснула, и снилось ей нечто не запомнившееся совершенно, но до такой степени прекрасное, что она чувствовала себя счастливой, даже когда шут разбудил ее на рассвете, заставил надеть ночную сорочку – незачем давать повод для сплетен – и ушел к себе. На миг стало одиноко, но вспомнилось ощущение красивого сна, и Лена вернулась туда.
Ее не беспокоили, и она благополучно продрыхла до полудня. Во всяком случае, солнце стояло высоко. Она прокралась в ванную, с удовольствием поплескалась в теплой воде, жалея только об отсутствии душа, причесалась и надела черное платье Странницы. В зеленое можно будет переодеться и к вечеру, чтоб шуту опять захотелось…
Ой, ну и мысли грешные! Хотя и нормальные. Лена чувствовала себя не то что хорошо – куда лучше. К полету готова, и никаких аппаратов не надо, взлет прямо с места, как у показываемых в кино истребителей: стоял-стоял – и вдруг начал подниматься, словно его на веревочке вверх тянут. И ракеты к крыльям подвешены. Нет уж – арбалет наносит куда меньший урон. Вряд ли в здешних войнах люди гибнут сотнями тысяч.
