Ой, ну и мысли грешные! Хотя и нормальные. Лена чувствовала себя не то что хорошо – куда лучше. К полету готова, и никаких аппаратов не надо, взлет прямо с места, как у показываемых в кино истребителей: стоял-стоял – и вдруг начал подниматься, словно его на веревочке вверх тянут. И ракеты к крыльям подвешены. Нет уж – арбалет наносит куда меньший урон. Вряд ли в здешних войнах люди гибнут сотнями тысяч.
Жив ли Лиасс? Жив ли его правнук с прозрачными глазами? Ариана? Вспыльчивый мальчик Айрит? Тот эльф, что с поклоном передавал ей фляжку? Женщина, помогавшая принять ванну? Какая разница – ракета, арбалетный болт, удар мечом…
Лена встряхнулась, вышла в общую комнату. На столе ее ждал накрытый салфеткой завтрак: сыр, хлеб и большая кружка шианы. Ровно столько, сколько она смогла съесть, значит, оставили мужчины, уже знающие ее аппетит. Лена заглянула в их комнату. Маркуса не было, а шут одетый лежал на кровати, опершись на локоть, и читал толстенную книгу. Он увлекся и не услышал, как Лена прошла через всю комнату, и подпрыгнул, когда она погладила его по голове.
– Ой! Прости. Зачитался. Давно не держал в руках книг, а тут Карис новое приобретение для библиотеки притащил по старому знакомству. Какие планы на день?
– Никаких. Откуда я знаю, что мне делать?
– Можно пойти погулять по Сайбе, – предложил шут. – На ярмарку заглянуть. Ты была на ярмарке когда-нибудь?
– У нас ярмарки все равно не такие. А где Маркус?
– Велел мне закрыться на засов и не сметь высовывать носа, а сам ушел. Я даже догадываюсь, куда.
– Куда?
– Тебе этого лучше не знать, – засмеялся шут. – Ладно, не дерись! Два месяца без женщины – это грустно. Я его вполне понимаю.
Лена взглянула на страницу. Увы, шрифт был мелковат, а очки остались в той жизни, где были технические удобства, но не было шута и соскучившегося по женской ласке Маркуса.
– Я тоже его вполне понимаю, – сказала она. – Погулять по Сайбе можно. А он нам потом поочередно поотрывает головы.
– Не поотрывает. В городе мне опасность вряд ли угрожает, только здесь, во дворце. Ты думаешь, я случайно просил зеленые комнаты? Отсюда мы можем выйти прямо в город. Минуя стражу.
– А ты откуда знаешь?
– Сто раз выполнял поручения Родага. Конфиденциальные. – Он вдруг схватил ее за плечи, завалил на кровать и крепко поцеловал. – Ну что? Идем гулять? Ничего со мной не случится, честное слово. К тому же я не буду безоружен. У меня вон ножик есть!
– Зато у нас нету денег.
– Родаг предусмотрителен. Деньги у нас есть, и немало. Правда, хотел бы я посмотреть на торговца, который захочет взять деньги с тебя.
– На халяву, плиииз, – пробормотала Лена. Шут немедленно пристал, пришлось объяснять не только про самолеты, но и про национальный менталитет. Он, конечно, не понял, чтобы это понять, надо лет сто в России прожить, но к сведению принял, поцеловал еще раз и начал натягивать сапоги. Куртку он застегивать не стал, кинжал в скромных ножнах прицепил в поясу, с другой стороны привесил небольшой кошель и поклонился:
– Я готов сопровождать тебя, Светлая. И только попробуй отойти от меня хотя бы на шаг!
Лена несколько раз вспоминала о Маркусе, но неугомонный шут тянул ее в какое-нибудь новое место. Они посмотрели выступления гимнастов и жонглеров, послушали менестрелей – не таких, как вчера во дворце, с этими можно было сравнивать Паваротти и Доминго, хоть и не в пользу последних, посмеялись на представлении театра марионеток – куклы были как живые, перепробовали массу всяких вкусностей, причем каждый торговец действительно считал великой честью угостить Светлую и ее спутника. Шут успокоил ее: все равно платить пришлось бы совсем уж мелочь, так что никто по миру не пойдет, если даст пару леденцов бесплатно. Обедали они в шумном трактире, не особенно чистом, не особенно респектабельном, зато никто на них внимания не обращал – ну сидит за столом парочка не первой молодости, никому не мешает, ест мясное рагу и запивает слабеньким вином. Шут был совсем не такой, как прежде. Не было в нем отчаянной сосредоточенности, не было смутной тревоги, не было маетной растерянности. Пожалуй, только сейчас Лена поняла, как нелегко ему было покинуть короля в трудное время. Он поддался собственным желаниям, наверное, даже неосознанным, наделал глупостей, обиделся – действительно ведь обиделся – на публичное наказание, точнее – на публичное унижение, он увидел Лену и пошел за ней, но что-то грызло его всю дорогу. Было это результатом пресловутой магической коррекции или просто больной совести, Лена не знала. Может, он и сам не знал. Чувство вины его, вероятно, и не покинуло, но появился шанс ее искупить. Да и с Леной ему на самом деле было хорошо. Он то и дело невзначай касался ее руки, улыбался по-особенному, незаметно для других, только ей, и это было самое замечательное во всей прогулке. В конце концов у Лены начали отказывать ноги, и шут привел ее на берег реки, которую так хотелось назвать Обью, примерно в районе старого железнодорожного моста, бросил под деревом свою куртку, усадил ее поудобнее, а сам развалился рядом прямо на траве, опершись на локоть.
– Люблю это место. Знаешь, на том берегу есть роща… Говорят, в незапамятные времена она была священной у эльфов. Не знаю, священная она или нет, но так там хорошо… Можно будет взять лодку и побродить там. Если Маркус нас не убьет.
– Убьет.
– Значит, не судьба, – комично сморщился шут.
– А где ты раньше жил?
– В детстве? Милях в ста к юго-западу.
– Там есть эльфы?
– Есть. Пара поселений.
– Почему ты не любишь эльфов?
– А кто их любит? – Шут сорвал травинку и сунул ее в рот. – Нет оснований для любви. Люди не любят эльфов, эльфы – людей…
– А почему? Не бывает же, чтоб без причины? Вот ты, лично ты. Из-за…
– Нет. Не из-за. Ну как тебе объяснить… Эльфы дольше живут, лучше воюют, быстрее бегают. Это древняя раса с культурой и искусством, которых нам и через тысячу лет не достичь. Это все правда.
– Это объяснение разве?
– Нет, это вступление, – засмеялся он. – Придумал! Вот почему. Давай возьмем меня и Маркуса. Прости за нескромность, но я превосхожу его ну абсолютно во всем, кроме, разве что, боя на мечах. Ну и Границу искать не умею. Я умею все то, что умеет он, а прочитал за свои тридцать три намного больше, чем он за свои двести. Я знаю древний язык и еще несколько других и помню наизусть сотню самых красивых баллад. В рукопашной ему, скорее всего, со мной не совладать. Я просто умнее. И даже красивее. Но разве это дает мне право смотреть на Маркуса, как на насекомое?
