Келеф вдруг тихо рассмеялся:
— Сложные рассуждения. Быть может, они даже нелепы там, где — опять же, возможно, — стоит видеть лишь красоту, — он сделал паузу и весёлым тоном предложил. — Давай наперегонки — вон до той скалы?
— Я проиграю, — вздохнул Хин.
— Ты проиграешь, — чарующим голосом заверило изящное существо. — На счёт четыре!
К вечеру трава стала гуще, красные скалы пропали, зато вдалеке показались горные хребты. Холмы, подражавшие им, удивляли чёткими треугольными формами.
— Может, это какие-нибудь постройки? — вполголоса спросил Хин.
Келеф посмотрел туда, куда указывал мальчишка.
— Сохраним загадку, — предложил он.
Облака, воздушные, огромные — в половину небосвода — медленно плыли навстречу обоим всадникам. Ближние красовались белизной. Через жёлтый и серый она переходила в тёмную синеву у нижнего края, прятавшегося за горами. Вдали, обгоняя белое облако, тянулись по небу рваные серо-филетовые края мохнатой тучи.
Темнота будто сгущалась вокруг горы, светло-бежевой, а кое-где белёсой, похожей по цвету на человеческую кожу. Тёмная сухая зелень трав поднималась по склонам, но не достигала вершины — кто-то словно нарисовал летящую, почти ровную линию, разделившую гору на две половины. Верхняя напоминала профиль огромной женщины, прилегшей отдохнуть: был виден один глаз, закрытый, широкий нос во всё лицо, но дальше сходство терялось.
— Пока тебя не было, к нам снова приезжали близнецы, — заговорил Хин. — Лодак фехтует — придворные Онни сейчас покупают дорогое иноземное оружие, так что владеть им считается хорошим тоном. Мать сказала, что я тоже должен что-нибудь показать, и я спел несложное ариозо. Тогда мой голос звучал чисто, я мог исполнять альтовые партии. Ларан всегда стремится высмеять меня, и он ответил мне незатейливой быстрой песенкой из тех, которые воины порою с умыслом поют женщинам. Его похвалили, а мне сказали, утешая, что я тоже был неплох, только бы чуть живее, легче, выразительней.
— Неудивительно, — улыбчиво прищурился Келеф. — Люди хвалят то, что понимают, когда им не велит иного мода.
Мальчишка улыбнулся в ответ:
— Хахманух сказал почти то же. Я был огорчён, а он ещё и обругал меня. Накинулся, кричит: и не пытайся кого-то впечатлить! Ты для того ли часами отсиживаешь то место, что пониже спины? Потом, когда разобрался в чём дело, успокоился и сказал сурово: «Твою игру и пение оценит только тот, кто разбирается в искусстве. Для остальных же что „мурка“,[21] что симфония, последняя, пожалуй, и скучнее».
На закате Солнце растеклось золотом у земли, окрасило облака в фиолетовый, алый, чёрный, словно неведомый художник сотнями густых мазков гуаши нарисовал над пустой саванной тревожное небо.
Хин опустил спинку седла, закрепил ремнями шкуру и лёг, устроив голову на шее динозавра. Он долго смотрел в холодное небо, не думая ни о чём, и не заметил, как уснул.
Его разбудила неожиданная остановка. Светало, пар вырывался изо рта, веяло лёгкой свежестью воды. Ёжась, мальчишка выбрался из под тёплой шкуры, спрыгнул на землю и осмотрелся.
— Кольцо рек? — изумлённо спросил он.
Над неподвижной серой водой поднимался слабый туман. Синие горы на дальнем берегу отражались в речной глади, словно в зеркале.
— Я хочу подняться туда, — Келеф выглянул из-за динозавра. Волосы правителя, заплетённые в тугую косу, скрывались под одеждой. — Побродить по краю мира. В Весне мне никогда не позволят этого сделать.
— Опасно? — задумчиво поинтересовался Хин, глядя на холодную воду.
— Суеверие, — отозвался Сил'ан, проверяя последнее из креплений седла.
— Но как мы перейдём реку? — удивился мальчишка.
Уан погладил динозавра по шее:
— Ящеры пойдут по дну. Я поеду на своём, а ты — вплавь.
— Переплыву реку? — юный Одезри округлил глаза. — Она же ледяная!
— Упрячь шкуру в плотный мешок. На том берегу она тебе пригодится, сухая, — невозмутимо продолжил Сил'ан. — И не пугайся: какое-то время я буду спать, но Солнце и тепло ящера[22] скоро меня отогреют.
— Может быть, подождём дня? — предложил Хин.
Келеф сел в седло, закрепил ремень вокруг талии.
— Можешь ждать, — разрешил он. — Я не стану торопиться, так что ты скоро меня догонишь.
Динозавр побрёл по воде, постепенно погружаясь всё глубже. Наконец, безмолвие цвета утреннего неба с лёгким всплеском сомкнулось над его головой. Хин убрал шкуру, по примеру уана проверил седло, снял набедренную повязку и велел ящеру идти вперёд. Остановившись у кромки воды, мальчишка вдохнул грудью стылый воздух и шагнул вперёд. Дрожь пробежала по телу, Хин постарался забыть о ней. Сквозь чистую воду он видел, как ящеры один за другим ступают по дну, точно в диковинном сне: бесшумно, медленно и плавно.
Далёкие горы окрасились розовым светом зари, их покрывали сотни чёрных точек. На берегу обнюхивали землю и жевали траву незнакомые мальчишке животные. Некоторые из них повернули к реке крупные головы с округлыми ушами, другие не стали прерывать трапезу ради случайных гостей. Солнечный свет медленно стекал по склонам в долину, к редким, дрожащим деревьям и упрямо торчащим из земли чёрным ветвям кустов. Хин выбрался на берег, подбежал к динозавру, с трудом развязал мешок закоченевшими пальцами, закутался в шкуру и опустился на землю, часто дрожа. Одно из животных — самое молодое и любопытное — осторожно подошло ближе, понюхало лицо мальчишки, обдавая его тёплым дыханием и тычась колючими усами, фыркнуло и пошло прочь.
Почувствовав, что вновь начал засыпать, рыжий упрямец поднялся на ноги и побежал по траве, держась вровень с грузно ступавшими ящерами. Изредка он поглядывал на белое лицо уана — тот бессильно свесился на бок, от падения его удерживал лишь натянувшийся ремень. Велев динозавру остановиться, мальчишка опустил подножку, и попытался уложить Сил'ан удобнее, но не смог и на дайр[23] сдвинуть тело, холодное, нечеловечески тяжёлое.
Первыми пошевелились руки, потом дрогнули ресницы. Келеф сонно вздохнул. Мальчишка дёрнул его за рукав:
— Смотри, а то пропустишь!
— Вот ещё, — снова закрыв глаза, усмехнулся уан и прижался к шее ящера.
— Я переплыл реку, — не удержавшись, похвастался Хин.
— Я догадался, — лениво откликнулся Сил'ан и затих.
Мальчишка снова посмотрел на жёлто-коричневые горы, припорошённые снегом, белым в лучах Солнца и синеватым в густой тени.
— А почему ты решил больше не говорить на общем? — спросил он.
Правитель вздохнул, на сей раз раздражённо.
