— Викрам? — прошептал он.
Смех прекратился.
— Нет, — ответил шипящий, бездушный и бестелесный голос. — Не Викрам. Тебе не спастись. Викрам мертв. Мертвее не бывает.
— Кто ты? — с трудом прохрипел Алиф.
В другом конце комнаты произошло движение, послышалось сухое шуршание ткани.
— Ты не узнаешь меня? — спросил приблизившийся голос. — После всего, что мы вместе создали, Алиф.
Он услышал звон колокольчиков. По его ступне скользнуло что-то гладкое, похожее на шелк. В голове у него застучало.
— Фарухуаз?! — выдохнул он.
Смех раздался снова. Алиф плотно закрыл уши ладонями.
— Ты не существуешь, — произнес он, — я тебя выдумал, чтобы ты помогла мне закончить с кодами. Ты фантазия, ты у меня в голове.
— Я очень даже существую, — ответил голос откуда-то изнутри его черепной коробки. — И я действительно у тебя в голове.
Алиф придавил пальцами глаза, пока снова не увидел цветные пятна.
— Ты мог бы достигнуть очень многого, — продолжал голос, — если бы позволил мне сделать это. Ты был так близок к успеху. Еще несколько минут, и ты бы преодолел небесный покров. Все видимое и невидимое предстало бы перед тобой как на ладони.
— Произошла ошибка, — сказал Алиф, еще плотнее прижимаясь к двери. — Ничего бы не вышло. Код был слишком нестабилен.
— Ты боишься своей собственной мощи.
Алиф почувствовал, как рука скользнула между его голыми коленями. Он рывком отстранился.
— Ничего бы не вышло, — повторил он. — Все стало рушиться у меня на глазах. И у тебя тоже. У информации не было целостности, движущего принципа. Все уже почти рассыпалось на части еще до того, как сгорел компьютер.
— Трус, — ответил голос. — Дешевка. У тебя духу не хватило довести дело до конца.
Алиф старался увернуться от назойливых пальцев Фарухуаз. Он то и дело содрогался от отвращения.
— Прекрати, — прохрипел он. — Перестань, пожалуйста.
— Что, к тому же и не мужчина? Так, поросенок какой-то.
Алиф наугад ударил в черную пустоту. Его руки наткнулись на ткань, звенящие колокольчики и что-то отвратительно липкое и вязкое, похожее на слизь. Он закричал и ударил сильнее, загнав липкую тварь подальше в темноту. Его вдруг осенило прочесть вслух символ веры. Тварь завизжала. Ободренный успехом, Алиф громогласно декламировал все суры, которые только помнил, свидетельствующие о единстве Аллаха, Его неделимости и коварстве Иблиса. Визг перешел в какой-то оглушительный свист, эхом отдававшийся в комнате, пока не слился со звоном в ушах Алифа.
Алиф задыхался. Комната вдруг наполнилась светом, настолько ярким, что его череп тотчас стянули тугие обручи боли. Он согнулся пополам, с хриплым стоном закрыв лицо руками.
— Уже несешь чепуху? Это не говорит о твоей силе духа. Встань.
Это был не голос Фарухуаз. Алиф украдкой посмотрел на говорившего. На пороге стоял мужчина в столь ослепительно-белоснежном одеянии, что Алифа как будто хлестнули по глазам. Он был высокого роста, с тщательно ухоженной бородкой; его гордая осанка внушала какое-то подсознательное уважение. У Алифа все плыло перед глазами, он не мог определить возраст мужчины, поскольку его глаза начинали слезиться, если он открывал их дольше, чем на пару-тройку секунд.
— Встань. Я хочу посмотреть тебе в глаза.
Алиф с трудом поднялся на ноги. Комната, как он увидел, представляла собой бетонную коробку с выкрашенными дешевой белой краской стенами, на которых виднелись размытые грязные следы пальцев, крови и чего-то похуже. В одном из углов находился сток — совсем не в том, с сожалением понял Алиф, который он использовал как писсуар.
Мужчина в белоснежном одеянии окинул его критическим взглядом.
— Ты выглядишь моложе, чем я ожидал. Разумеется, мне известна дата твоего рождения, и тем не менее я рассчитывал увидеть куда более зрелого молодого человека. Но ты даже не возмужал как следует.
Алиф вспомнил, что стоит нагишом, и залился краской, попытавшись отвернуться и прикрыть свой стыд. Находиться в подобном виде было не по-мужски.
— Не стоит беспокоиться, — сказала фигура в белом. — Это стандартная процедура. Очень эффективная — полная изоляция, никакого освещения, никакой одежды. Теперь нам даже и прикасаться нечасто приходится к таким, как ты. Однако некоторые исламисты проходят психологический тренинг, причем довольно суровый. Весьма жесткие ребята. Но у любого мужчины есть свой предел.
Алиф недоуменно смотрел на него, часто моргая.
— И у любой женщины тоже, — продолжал гость, проведя рукой по стене и растерев беловатую пыль между пальцами. — Но ведь Аллах создал женщину чрезвычайно уязвимой, не так ли? Это же несправедливо. Ты не согласен с этим?
Алиф то открывал рот, то закрывал его, все время гадая, содержалась ли в вопросе скрытая угроза.
— Мне этого не понять, — наконец ответил он хриплым голосом. Он боялся, что снова начнет плакать, и заскрипел зубами.
— Тебе этого не понять, — усмехнулся гость. — Ты еще совсем мальчишка. Я немного разочарован, поскольку всегда хочется уважать противника. Особенно такого талантливого, каким оказался ты. Удивляюсь, почему она так к тебе привязалась. Я полагал, что у нее более изысканный вкус.
— У нее?
— Вижу, что у тебя начинаются провалы в памяти. Ну что ж, прекрасно. Речь об Интисар, Алиф. Помнишь Интисар? Думаю, что да, поскольку ты забрал у нее то, что по праву было моим. Один из нас должен был получить от этого удовольствие или повод для гордости.
У Алифа бешено заколотилось сердце. Он чувствовал себя раздавленным, какой-то смешной голой куклой. Он всегда представлял себе этот момент совсем по-другому: с руками, сомкнутыми на горле стоявшего перед ним человека.
— Это ты, — прохрипел он. — Ты и есть Рука.
Мужчина улыбнулся.
— Если угодно. Мне никогда не нравилось это прозвище, как бы лестно оно ни звучало. Немного напыщенно. Диссиденты вроде тебя обожают дешевые театральные эффекты.
— Ты… Ты… — Алифа затрясло от ярости. Он не мог подобрать подходящих проклятий.
— Собачий сын, сукин сын, что там еще? Я все это слышал. Оставим ругань и поговорим, как культурные люди. Настанет момент, и очень скоро, когда твой гнев перегорит и сменится отчаянием. Ты станешь валяться у меня в ногах, и с этой точки зрения ты горько пожалеешь, что в свое время не соблюдал приличия. Делаю тебе одолжение и заранее предупреждаю тебя.
— Мне не нужны твои одолжения, пидор-свиноед.
— Очень, очень креативно. Видишь, как быстро восстанавливаются умственные способности после включения света? Свет стимулирует активные центры в лобной доле мозга. Без света даже самый тонкий философ оказывается во власти примитивной задней доли. Я видел, как уважаемые университетские профессора теряли дар речи после нескольких месяцев пребывания здесь. Ты не поверишь, но подобные методы эффективны даже в отношении слепых. Они не видят света как такового, но их мозг на каком-то уровне все же воспринимает его. Это не относится к недавно ослепшим или ослепленным — в этих случаях долговременная невральная адаптация не требуется. Чрезвычайно ускоряет процесс.
