Мне тяжело себе представить, как повели бы себя люди или гномы, узрев эту сокровищницу, рубиновую россыпь внутри горы. Человеку так трудно смотреть на драгоценные камни без желания ими владеть, что… боюсь, пещерное чудо просуществовало бы недолго, унеся за собой в небытие изрядное количество человеческих жизней. А мои друзья стояли посреди роскоши, стоящей моря крови, почестей и золота, рассматривая игру огней в бесчисленных гранях, и ничего, кроме задумчивого удовольствия и рубиновых бликов, на их физиономиях не отражалось.
— Тут здорово, да? — гордо спросил Репейник. — Это, знаете, почти самое красивое место в Черных Провалах. Есть еще озеро с водопадом, но это гораздо дальше на север, и есть еще зал, где фиолетовые такие же, но восточнее, милях в сорока. Но и тут здорово, да?
— Очень! — сказала Шпилька и восхищенно вздохнула. — Вот так смотрела бы и смотрела. Спасибочки, — и лизнула Репейника в ухо.
— Будто огонь, — сказал Задира. — Название точное.
— Угу, — задумчиво отозвался Паук. — Я лишь в одном месте видел столько сразу и таких ярких. В Гранатовой Норе, в Холодных Пещерах. Только туда гораздо труднее попасть — коридор узкий, протискиваться приходится, да еще не каждый и протиснется…
— Ребята, — спросил я, — а вам не хотелось сделать что-нибудь, чтобы стало еще красивее?
— Так сделали, — ухмыльнулся Репейник. — Сюда наши приходят иногда. Отполировать, подчистить… от копоти оттереть. В Шкатулку с факелами не ходят, конечно, но от всего копоть… Пещеры — штука нежная.
— Людям захотелось бы забрать эти камни с собой, — сорвалось у меня.
— Угу, — хмыкнул Паук. — Чтобы цветочки из них вырезать.
Я улыбнулся:
— Вроде того.
— Ну и глупо, — сердито сказал Репейник. — Здесь они живые, а там будут мертвые. Как в том каменном лесу. Надеюсь, ты с людьми о них трепаться не будешь, Эльф? А то они все загадят…
— Дурак ты, Репейник, — обиделась за меня Шпилька. — Это же наш Эльф, а ты про него всякую дурость думаешь!
Репейник смутился. Я хлопнул его по костлявому плечу:
— Я ни за что не стал бы. Это ни людям, ни вам не полезно. Люди из-за этих камней могут переубивать друг друга, понимаешь?
Репейник посмотрел на меня снизу вверх:
— Ну так считай, что они и твои тоже.
— Люди?
— Да нет, эти камни красные… Да, ребята, к вам это тоже относится.
— Угу, — сказал Паук. — Мы уже поняли.
И я понял. Считается, что носить нечто прекрасное не в кармане, а в душе — эльфийский дар, но люди, гномы и эльфы слишком любят ощущение обладания, чтобы точно следовать такому принципу. Бескорыстие — это варварство. Бескорыстие — это глупость. Все всегда думают о том, как хорошо бы что-то заиметь…
Вот я и имею. Эти камни и мои тоже. Мне их Репейник подарил.
Ночлеги в пещере, не приспособленной для жизни, сильно отличаются от ночлегов в лесу. Арши малочувствительны к холоду камня, меня же он пронизывает до костей, стоит только лечь. Ни плащ, ни орочий спальный мешок особенно не спасают. Чтобы не окоченеть до лихорадки, я спал в обнимку с Задирой и Пауком, чувствуя себя крысенком в норе, в куче с себе подобными. Изящная манера Задиры складывать на соседей по ночлегу руки и ноги изрядно выводила меня из себя: просыпаясь очередной раз от тяжести его лапы на своей бедной шее и кошмарного сна, в котором на мою шею уселся буйвол, я щипал его за ухо, отчего просыпались все. Поэтому, выбирая между последним ночлегом в пещере и ночлегом на поверхности земли, я, оставшись в меньшинстве, пытался отстоять второй вариант.
— На самом деле, напрасно, Эльф, — возражал Паук. — Там же опаснее. Часовых надо выставлять, Пуща рядом, да и вообще… тут-то мы дома.
— Паук, — взмолился я, — да я сам прокараулю полночи, только избавьте меня от холода и Задиры! У меня от них все кости ноют!
Шпилька хихикнула, Задира осклабился:
— Ах, какие мы, Эльфы, деликатные создания! Интересненько, а в Пуще ты как спал? На постельке из живых белочек?
Я щелкнул его по носу, он не успел увернуться и обиделся. Паук задумчиво намотал веревочку на палец и вывел резюме:
— Ладно. Поднимаемся наверх.
Репейник, усмехаясь, пожал плечами:
— Эльф в вашей команде в любимчиках, ребята.
— Эльф от лихорадки чуть не сдох, — сказал Паук. — А всего и было, что выкупался в роднике в начале сентября. Люди болеют от холода, это надо учитывать. Товарищ-то он товарищ, конечно, но не арш все-таки. Пойдемте к воротам.
Репейник согласно кивнул; вероятно, тирада Паука его убедила.
Ворота, ведущие в Морайю с этой стороны, не охранялись — их было просто невозможно открыть изнутри чужаку, не знающему секрета. Даже если, паче чаяния, он догадывался о существовании лаза и каким-нибудь образом отыскивал отпирающий механизм, его убивали защитные устройства, которые прежде надлежало сделать безопасными. Впрочем, судя по отсутствию трупов около ворот, никому из эльфов или людей не приходило в голову искать тут вход в величайшие из подземелий страны.
Эльфы не знали о рубиновых и аметистовых россыпях. Они не знали о железной руде на юго-востоке Морайи, а об удивительной магнитной породе они не знали в принципе. Когда мне показали, как железные опилки и мелкие гвозди, обретая волшебную видимость жизни, стремятся к бурому булыжнику и прилипают к его поверхности, я определенно решил, что это орочье колдовство. Полозу стоило некоторого труда меня переубедить. Итак, эльфы не знали о большей части здешних сокровищ… знание, вероятно, спровоцировало бы новую войну. Хотя всем было очевидно, что войны не избежать и так.
Эльфы не знали о механических изысках аршей, а магия не отвращала действия этих хитроумных штуковин точно так же, как орочьи механические приспособления не отвращали действия эльфийских магических сил. Какая это была странная война, затянутая на столетия…
Я уже почти забыл за время жизни под горами, дружбы с аршами, странствий, сражений, до какой степени арши ненавидимы эльфами. Слуги Зла. Прихвостни Тьмы. Ведь для меня все эти слова уже стали только поводом для шуточек или пустым звуком, я ухитрился за полгода в горах забыть триста лет в Пуще… но когда-то было совсем иначе…
Эльфы видели в аршах абсолютное зло. Почему? Ведь мои друзья всячески избегали спускаться с гор или выбираться из пещер без крайней нужды. Они, очевидно, неуютно почувствовали бы себя в лесу. Я уже точно знал, что планов по захвату мира или хотя бы Пущи никто из аршей не строит. Так в чем дело?
Репейник отпер ворота. Тяжеленная каменная плита отодвинулась с пути бесшумно и жутко, а нашим глазам открылось закатное небо. Далеко внизу серый клинок облака рассекал багровое солнце, уже склонившееся к горизонту, в сияющем просторе цвета крови на отполированном лезвии. Темное золото последних лучей заливало Пущу под нашими ногами; до нее осталось не более суток пути.
