Когда мы достигли берега, поднялся легкий бриз, и небо на востоке начало светлеть. Я легко отыскала пещеры в полумиле к востоку от гавани, хотя добраться до них оказалось непросто. Строго говоря, пещеры представляли собой небольшие расщелины в породе, хорошо видимые сверху, но скрытые со стороны моря выступающими скалами. Они располагались всего метрах в двадцати над водой, так близко, что брызги делали каменистый путь еще более опасным. Вдобавок на пути к пещерам мы чувствовали себя как на ладони.
Чем светлее становилось, тем меньше мы заботились о наших телах и двигались так быстро, словно бежали от солнечных лучей.
Отсюда мы не видели заполонившие гавань шлюпки Синедриона, но большие корабли покачивались в расплывчатой дымке на краю рифа, а знание, что Исповедница где-то рядом, лишь добавляло ощущения уязвимости.
Лодки, которые посчитали неподходящими для отхода на материк, успешно спрятали: некоторые сложили друг на друга, другие опрокинули на борта и засунули в узкие щели. Мы увидели несколько рассохшихся шлюпок, но в основном там были детские плоты, ялики или каноэ, с которых рыбачили в пределах рифа. Наш выбор пал на узкую лодку с облупившимися серыми бортами и грязным парусом. Одним из преимуществ обороны Острова считалась невозможность высадиться где-либо, кроме скрытой гавани, но до нас быстро дошло, что и отчалить не намного легче. Лодку не пронесешь вниз двадцать метров по почти вертикальной скале. Мы попытались спустить ее на канате, прикрепленном к носу, но не удержали из-за тяжести, и она сорвалась, заскользив по мокрым камням так быстро, что на ладонях образовались кровавые мозоли. Под конец Кипу удалось удержать самый конец каната, и лодка плюхнулась на воду, а не разбилась об острые камни. Мы обвязали веревкой талию Кипа и начали спуск, цепляясь за скользкую поверхность. Несколькими метрами ниже скальную породу покрывала колония мидий. Острые раковины, крошась, резали нам пальцы, но все же давали хоть какую-то опору.
Веревка была туго натянута, так что каждый раз, когда лодка качалась на волнах, Кипа дергало, угрожая сорвать со скалы прямо на валуны. Он однако умудрился спуститься без происшествий и соскочить в лодку. Это я не удержалась и упала в бурлящую воду.
Мешок с вещами за спиной сразу намок и потянул меня на дно. Я оттолкнулась, чтобы попытаться выплыть на поверхность, и тут же оцарапалась о каменные зубы. Водоросли опутали кровоточащие ноги, словно ментальные щупальца Исповедницы, которые на допросах опутывали мой разум. Воспоминание ввергло меня в панику, и оттого, что вода сомкнулась над головой, легче не стало. Но Кип отыскал меня и, ухватившись рукой за лямку мешка, выудил и удерживал на поверхности, пока я не успокоилась и не сняла мешок.
Из-за малых размеров лодки Кипу пришлось навалиться на противоположный борт, чтобы вымокшая до нитки я не перевернула суденышко, когда в него забиралась. Кип вставил весла в уключины и спрятал мешок под лавку. Какое-то время я стояла, балансируя на дне лодки. По ногам скатывались капли соленой, розовой от ран воды, пока я окидывала взглядом Остров. Отсюда он выглядел огромным и пустым, однако из кратера, полного крови и огня, в небо по-прежнему поднимался дым.
Кип поддержал меня, пока я усаживалась рядом с ним на лавку. Мы погребли как можно быстрее в направлении, противоположном стоянке кораблей Синедриона, в зубастые объятия рифа.
Я не пыталась спрятать от Кипа слезы. Он уже не раз видел, как я плакала из-за кошмарных видений, как морщилась, давясь сырыми болотными креветками, как кричала от ярости на Острове. Но тогда, сидя на веслах, я рыдала по-новому. По крайней мере Кип молчал и не пытался меня успокоить, а просто греб, следуя моим указаниям, даже когда слова звучали прерывисто и еле слышно.
Мы следовали на север через кружево едва видимых глубинных скал, стараясь держаться подальше от флота Синедриона, стоявшего на рейде у восточной окраины рифа. Море было спокойным, и путь не представлял большой опасности, но все равно мне требовалось успокоиться и сосредоточиться. Наконец оказавшись в открытом море, мы уже более умело, чем в первый раз, управлялись со снастями.
Слабый, но устойчивый ветер уверенно раздувал парус. Я перебралась в носовую часть лодки и предоставила всю работу ему. Спустя несколько часов ко мне вернулась способность говорить.
— Знаешь, что самое страшное во всем произошедшем? Я расстроена даже не из-за тех, кто остался на Острове, хотя, естественно, их будущее меня ужасает. Как и будущее Дудочника. Но плакала я не по ним, а по себе, по нам. Мы думали, что нашли безопасное спокойное место, где можно поселиться и прекратить жить в бегах.
— Но теперь все начинается заново. — Кип кивнул на окружающее море. — Понимаю.
— Как выяснилось, не такая уж хорошая я провидица. Я должна была это предугадать.
— Но ты же все видела. Если бы не ты, людей бы никто не предупредил, и их бы всех уничтожили.
— Я не о том. Мне следовало предвидеть все это до нашего прибытия на Остров. Что он не станет убежищем, которое мы ищем. Что мы принесем туда горе. Что там для нас не будет никакого счастливого конца.
— Для тебя его нигде не будет, пока Зак заправляет в Синедрионе. Когда ты осознаешь, что проблема именно в нем?
Я посмотрела за борт на темно-серые воды.
— А ты? Как насчет счастливого конца для тебя?
Кип пожал плечами:
— И для меня его не будет, пока Зак у руля.
— Потому что ты меня не оставишь? Или потому что Зак с приспешниками, вероятно, охотятся и за тобой?
Он еще раз пожал плечами:
— Да какая разница? Все равно ничего не изменить.
Мы надолго замолчали.
Весь день нас качало монотонной зыбью. Несмотря на осень, жарко припекало солнце и в полуденные часы приходилось прятаться под растянутым одеялом. Но хотя бы ветер дул попутный, неотвратимо помогая нам продвигаться на северо-восток. Стемнело, и мы с Кипом всю ночь ютились у бака, блуждая между сном и явью. На следующий день мы едва перекинулись парой слов, не отрывая взгляда от пустой водной глади. Море было равнодушно к нашему безмолвию, равномерно плещась о деревянные борта и неумолимо обрызгивая нас с каждой набежавшей волной.
В слишком маленькую даже для такой слабой качки лодку постоянно поступала вода, переливаясь через край, и нам приходилось ее вычерпывать. После полудня мы уже порядком обгорели и хотели пить, но фляжка опустела. Однако мы не жаловались, памятуя, что оставили на Острове.
— Меня удручает даже не бойня, а то, что она там. Исповедница.
