— Вы были в Лефортове?
— Да. Барбарис привез кучу аппаратуры, нацепил на Глеба какой-то суперпередатчик, а потом раздувался от гордости, что все получилось. Только я думаю, что Сухорукову эта аппаратура была нужна как антураж, и страх он нагнал на зверей самостоятельно.
— Почему?
— Однажды я видел, как Глеб сжег лист бумаги. Он сидел спиной ко мне, был занят, прочитал какую-то бумажку, а потом небрежно бросил ее, она вспыхнула в воздухе и сгорела. А Глеб даже не посмотрел в ее сторону, продолжил чтение. Я думаю, весь наш отдел занимался пустой работой. Все эти исследования, графики — все ерунда. Глеб умел больше, чем все мы, вместе взятые, включая подопытных экстрасенсов, а наши шаманские пляски использовал для того, чтобы пудрить мозги руководству. Когда империя развалилась, Глеб распустил отдел, уничтожил все бумаги и исчез, с ним ушли несколько человек, которые, как я думаю, умели то же, что и он. Остальных он бросил. Несчастный Барбарис какое-то время надувал щеки, пытаясь вышибить финансирование для своих прожектов, потом смылся в Америку и предложил свои услуги ЦРУ, но у него ничего не получилось, там своих шарлатанов хватает, сейчас он продвигает высокие технологии в каком-то кибуце. — Щеглов покрутил зажигалку, ожидая дальнейших вопросов, и неожиданно добавил: — Не знаю, насколько это интересно для вас, но лично меня Глеб удивил еще одним.
— Чем?
— Он был глубоко верующим человеком, прекрасно разбирался во всех тонкостях христианства и… действительно верил. Знаете, для офицера КГБ его ранга это было очень нехарактерно.
— Глеб умеет производить нужное впечатление, — скупо заметила Яна, выходя из подъезда. — Щеглов до сих пор в восхищении.
— Боюсь, что в этом нет ничего неожиданного, — вздохнул Артем. — Сухоруков прирожденный лидер и хорошо знает, чего хочет.
— И умеет правильно распределить силы.
— Эти качества с лихвой компенсируют его скромные магические способности.
Яна неожиданно замолчала, пару секунд напряженно смотрела на окна многоэтажки, а затем негромко спросила:
— Почему ты решил, что Глеб слабый маг?
— На мой взгляд, это очевидно, — чуточку удивленно ответил Артем. — К тому же ты сама говорила, что сканирование во время переговоров с ним дало средние результаты.
— Меня можно обмануть.
— Тебя? Насколько я понимаю, обманули тебя приятели Глеба, это действительно проблема, а сам Сухоруков не закрывался от твоего сканирования.
— Не закрывался, — подтвердила Яна.
— И что?
— Я не увидела у него сильных способностей.
Молодой наемник удовлетворенно кивнул:
— Твои выводы подтверждают Тархан и досье людов: Глеб слабак.
— Тархан вообще убежден, что Сухоруков умер, а обмануть шаса слабаку не под силу.
— Спишем этот фокус на его дружков.
— Допустим. — Яна вновь помолчала. — Твоя уверенность основана только на этом?
— Второй пункт построен на косвенных признаках.
— Поясни.
— Фраза во время наших переговоров. Глеб сказал, что магия для него инструмент, не более. Маг, знающий свою силу, не скажет так никогда. Или я не прав?
— Прав, — качнула головой Яна. — В этом ты прав. Магия становится твоей частью, твоей сутью.
Так можно было бы сказать во время первых уроков, но потом энергия проникает в тебя и сливается с твоей душой. Ты словно пробуждаешься. Человек не может сказать, что его рука — это просто инструмент для поднесения телефонной трубки к уху или для приема пищи. Рука — это часть тебя. И магия тоже. — Девушка подняла глаза на Артема. — Не обижайся, но очень странно, что ты сумел уловить эту фразу. И понять ее.
— Да я здесь давно уже, — усмехнулся наемник. — Пообтерся, пообтесался, научился замечать детали.
— Магия — это инструмент, — повторила Яна, вновь припоминая фразу Глеба. — Истинные чудеса творит только истинная вера. Очень любопытно, Тема, очень любопытно.
— Что именно?
— Почему Глеб не считает себя магом?
* * *
Дальний скит.
Пермская область,
20 сентября, суббота, 18:38 (время местное).
Большой передышки после первой схватки ему не дали, но следующий бой стал для Дитриха легкой прогулкой. Молодой и неопытный чел явно боялся командора войны и не оказал серьезного сопротивления. Рыцарь без особого труда проломил защиту чела и с наслаждением сжег противника «Дыханием дракона». Зрители восприняли его победу без лишних эмоций. Да и было этих зрителей не очень много: десяток челов, пристально следящих за каждым действием чуда. И только позже, через несколько часов после схватки, как следует отдохнув с двумя симпатичными массажистками, Дитрих понял игру Чио. Матушка бросала ему кости: слабаков, не оправдавших надежд, или предателей, давая возможность своим воинам перенять опыт боевого мага Ордена.
— Ну и пусть, — прошептал рыцарь. — Я еще выпущу тебе кишки, клянусь доспехами Спящего.
В принципе, ему было все равно, кого убивать: договор есть договор, но Дитриха по-прежнему смущал сам факт соглашения: на что надеялась женщина? Но как бы там ни было, командор войны был полон решимости сыграть свою партию честно.
На этот раз его соперником был хван.
Четырехрукий здоровяк угрюмо стоял в круге, ожидая сигнал к началу боя, и его горящие глаза показывали, ждать от хвана пощады не придется. Чуд задохнулся от ярости, и лишь через минуту, когда первая волна бешенства схлынула, в его памяти всплыли слова договора: Чио не говорила, что драться придется исключительно с челами. Драться до смерти. Дитрих вспомнил Большое Царицынское Недоразумение, именно так обозвали стихийно вспыхнувший конфликт, вылившийся в грандиозное побоище между гвардией, дружинниками и масанами, которых поддержало два десятка гарок. Тогда только своевременный приход отряда маршалов-хамелеонов спас честь Ордена, и Дитрих дрался с четырехрукими плечом к плечу.
— Как тебя зовут?
— Кит, — коротко ответил хван, стараясь не смотреть в глаза командора.
— Тебе обещали свободу?
Молчаливый кивок.
— Она? — Безразлично улыбающаяся Чио не мешала нелюдям общаться, ее забавляла ситуация. А полусонные рыси у ног матушки смотрели на рыцаря и четырехрукого недоброжелательно, но более чем лениво.
— Это мой последний бой, — вздохнул Кит. — Ты уж извини.
Извинить за то, что драться хван будет отчаянно… Дитрих покачал головой. Заключая контракт, он и не предполагал, что дело может обернуться подобным образом: встречей в последнем бою с более сильным соперником. Самолюбие командора не позволило ему даже думать об этом… Самолюбие хвана, по всей видимости, сыграло с ним такую же шутку. Свобода уже здесь, до нее можно дотянуться рукой, но на пути встает несокрушимая скала…
