— Хозяин, обед подан. — Она склонила голову.
Взмах рукой, и карка бесшумно исчезла.
— Обед? — не веря свои ушам переспросила я.
Седой повернулся, залпом выпил бокал, встал, снял с черной водолазки несуществующую пылинку.
Я уже и не помнила, когда в последний раз ела, блюда шеф-повара цитадели не возбуждали аппетита.
— Наши гостьи голодны, — произнес он, и от тихого шороха его голоса по спине побежали мурашки, — не будем их разочаровывать.
Кирилл подошел к двери и склонился над телом Ивана. Чешуйки на лице так и не исчезли, отчего его лицо, сохранившее черты того человека, которого я знала, стало неуловимо звериным.
— Возьми, — скомандовал он, указывая на атам.
Возражать вслух я не осмелилась, замотала головой, по примеру Майи спрятав руки за спину. Мы оба знали, ему ничего не стоит заставить меня. Но Кирилл отвернулся и взялся за нож сам. Ладонь обхватила рукоять. Раздался тихий треск, по бледной коже побежали голубые искры разряда, словно он взялся не за нож, а за оголенный провод. Седой встряхнул ладонь, тонкий слой обожженной кожи слетел с руки, осыпавшись горсткой пепла. Он сжал и разжал пальцы, рука зажила за долю секунды, чтобы тут же обрасти чешуей, точно такой же, как на лице, разве что чешуйки чуть шире и плотнее. Вторая попытка вышла удачнее, голубые искры все еще бегали по руке, атам еще сопротивлялся, но уже не причинял вреда, не мог.
Демон протянул мне раскрытую чешуйчатую руку с серо-стальными когтями, на которой лежал жертвенный нож. Я мотнула головой, не делая попытки приблизиться.
— Как знаешь, — прошептал он, отшвыривая оружие.
Проследив за его полетом, я заметила, что каменное лезвие изменилось. Оно больше не было иззубренным. Со светлого, похожего на малахит, камня исчезли все пятна. Жало Раады напилось крови и вернулось в мир, готовое отнимать жизнь. Целая кромка клинка сияла остротой и яркой прозрачной зеленью.
— Идем, — скомандовал Кирилл, и на этот раз я сочла за лучшее подчиниться.
Прекрасная стояла перед закрытой дверью в обеденный зал, элегантно постукивая носком остроносой туфельки по графитовому полу.
— Твои шутки становятся все хуже и хуже, — протянула она, завидев нас, — со своими делай что хочешь, а моих слуг верни. — Женщина сморщила свой детский носик, шагнула вперед и, не обращая внимания на меня, идущую следом за демоном, взяла его под руку.
Мужчина чуть дернул щекой, она удовлетворенно улыбнулась. Екатерина знала Седого дольше меня, но вряд ли лучше. Иначе она бы поостереглась входить в эту дверь.
Цитадель вымерла, ни один слуга не попался нам по дороге, ни один брежатый больше не стоял у дверей. В чутье нечисти не откажешь, она знает, когда залезть в нору, а когда высунуть нос. Вряд ли повелительница лишена этого чувства, ей нравилась злость Седого, опасность тоже может быть приятной, может возбуждать.
Кирилл распахнул резную светлую створку, издевательски взмахнул рукой, пропуская гостью вперед. Мне достался полный злой иронии взгляд.
— Что ты себе позволяешь? — услышала я возмущенный голос Екатерины, заходя следом.
Поданные блюда ей не понравились.
Свет в зале был приглушен, а стол чист, за исключением графина с янтарным, явно алкогольным содержимым, трио чистых, вполне современных стеклянных стаканов вместо кубков и уже знакомая шкатулка из фиолетового стекла. Внутренности болезненно сжались.
Прекрасной было не до мелких деталей, ее вниманием завладели рапиры, на которых висели двое. Бросив первый беглый взгляд, я вздохнула от облегчения, чтобы после второго, более внимательного, сердце забилось как сумасшедшее. Представление шло к финалу. Прекрасная подталкивала меня, но нашелся и тот, кто решил подтолкнуть ее. Екатерина нашла своих спутников. Здесь. С раскинутыми в стороны руками.
«Обед подан», — вспомнились мне слова карки.
Мужчина, то ли охранник, то ли секретарь, растерял весь свой апломб, да и голос теперь вряд ли к нему вернется. Некуда возвращаться. Мертвые обычно разговорчивостью не страдают. На рапире висел труп. Донельзя истерзанный, кожа вместе с ошметками одежды свисала с оголенных мышц рваными лоскутами, правая кисть была почти отрублена, соединяясь с рукой тонкой перемычкой из кожи и сухожилий. В лицо я заглядывать не стала и малодушно отвернулась. Слишком много плоти и крови. Свернувшейся крови, а значит, уже поздно для любой, самой быстрой регенерации.
— Отпусти ее! — рявкнула Екатерина, в голосе по-прежнему не было страха.
На второй рапире висела Тамария. Все в том же светлом костюме, растрепанная и нечесаная. Безвольно распластанная, удерживаемая веревками. Но, как я с облегчением заметила, целая и невредимая. Ни одного надреза, ни одной раны. Но Прекрасной хватило самого факта.
— Немедленно, — потребовала она, голос стал вибрирующим, острым, как нож, голос не для просьб, а для приказов и приговоров.
— Иначе? — Седой подошел к столу, вытащил пробку из графина и плеснул в ближайший.
— Кирилл!
— Удиви меня, — тихо и ласково попросил он. Уверена, именно таким тоном разговаривал Волк с Красной Шапочкой, прежде чем съесть ее.
Прекрасная отвела полный разочарованного раздражения взгляд от помощника и шагнула к дочери.
— Отыгрываешься на слугах? — сказала она. — Все, что тебе остается, — беспомощное царапанье. У тебя нет сил убивать себе подобных, ни у кого нет, иначе мы бы уже перегрызлись в борьбе за пределы.
Седой не слушал ее. Залпом осушил бокал, поставил и пододвинул к себе шкатулку.
Два шага от двери — это все, на что меня хватило, как раз до стола. Я переводила взгляд от одного демона к другому и остро сожалела, что не нахожусь в сотне-другой километров отсюда. В зале плескалось что-то такое, чему я не могла подобрать названия. Святые, как же мне было не по себе от происходящего. От злого спокойствия Кирилла, от запаха крови, от бравады Прекрасной, от ее ложной уверенности в собственных силах. Она искала подвох и не находила его. Для того чтобы поступить так с наследницей южных пределов, у Седого должен быть не туз в рукаве, там должен быть джокер.
Кирилл снял стеклянную крышку, и мне показалось, что свет заиграл в его ладонях.
— Поспорим? — прошептал он.
Мужской силуэт смазался, исчез в одном месте и появился в другом. Он не собирался из окружающего пространства, как хранитель, он двигался, но мои глаза уловили малую часть этого перемещения. Демон возник рядом с рапирой, на которой висела младшая Прекрасная. То, что было в его руках, заставило глаза Екатерины широко распахнуться.
Свет отражался от клинка, вместо лезвия которого был осколок зеркала, зажатый в коротких рейках-креплениях рукояти, обмотанной банальной синей изолентой. На вид дешевка полная, грубая, собранная наспех из стекла, дерева и пары скобок.
