Все произошло так быстро, так непонятно… Только что в камеру с Первым вошли двое — Серый и Бурый. Только что разговор шел, пусть и на повышенных тонах, но все-таки более-менее спокойно… А потом все сорвалось — Бурый вновь напал на Имке, Адам шагнул вперед, Рута начала сползать в обморок…
И все смешалось. Все оборвалось столь внезапно, словно весь мир вдруг решил перестать существовать. Взрыв, который и произошел, и смешал все вокруг, и распылил реальность на мелкие осколки. И при этом его словно не было. Не было боли, не было звуков, не было взрыва. Не было ничего.
И теперь, через несколько минут (или через несколько вечностей?), к Майе вновь вернулось сознание.
И она поняла, что ее несут на руках. Несут осторожно, бережно и, можно даже сказать, нежно.
Глаза девушка решила пока не открывать — все равно приятно, когда за тобой ухаживают, как за ребенком.
А вот сообразить, кто это может быть, стоило. Хотя бы для того, чтобы знать, как реагировать и как себя вести.
Логика у студентки всегда работала быстро. Если несут, не бросили, не пытаются сделать ничего плохого, значит, это «принц». Значит, он перестал пытаться помочь этой психованной Руте и наконец-то решил обратить внимание на Майю.
И это несомненный плюс.
Девушка вздохнула и, не размыкая век, полусонно потерлась щекой о грубое сукно форменного мундира…
Стоп! Какое сукно?! Какой мундир?!
На вороне — это Майя прекрасно помнила — была черная хлопковая футболка. Самая обычная.
Студентка осторожно приоткрыла левый глаз — благо именно левой щекой она чувствовала прикосновение к ткани, скосила взгляд…
Коричневая форма.
И нашитый на грудь, рядом с сердцем, шеврон с изображением волчьей головы.
Майя вздрогнула и зажмурилась.
Студентке было страшно, и она совершенно не представляла, что же делать.
У Хельдера болело все. Если раньше он считал, что его хорошо потрепало во время прыжка с обрыва, то сейчас был уверен — это лишь цветочки. А вот ягодки как раз поспевали полным ходом.
Болела каждая косточка, каждая клеточка, каждый суставчик. Болели даже те места, о существовании которых Хельдер до недавнего времени и не подозревал. Было больно не то что дышать, даже лежать с закрытыми глазами! Лежать, не шевелясь и мечтая лишь о том, чтобы подохнуть.
Будьте прокляты вороны со своей дурацкой магией. Будьте прокляты Бурые. И Серые. И вообще все-все-все. Все те, благодаря кому Хельдер в свое время нашел книгу с инструкцией по поднятию ранга. Все те, кто помог ему попасть на Запретный остров. Все те, кто хоть как-то приложил руку к происходящему.
Как же все болит…
Если бы не эта идиотка Рута со своим припадком, ничего бы этого не было. Не произошло бы никакого взрыва — ведь ворон всего лишь шагнул вперед, когда…
Сердце сбилось с ритма.
Когда Бурый схватил Имке.
Имке.
Что с ней?!
Если самому Хельдеру так плохо, то насколько сильно могло зацепить ее?!
Имке ведь стояла на пути удара, взрыва или что там произошло…
Парень с трудом разомкнул веки.
В вышине расстилалось бескрайнее синее небо, расцвеченное хаотично разбросанными черными точками.
Небо.
Точки.
Разбросаны.
Если присмотреться, можно вычленить отдельные созвездия, словно ночное небо поменяло цвет вместе со звездами: с черного на синий, с белого — на черный.
Небо.
После пещеры.
Хельдер с трудом сел, огляделся по сторонам и понял, что у него нет сил даже на то, чтобы ругаться.
Он действительно сейчас находился не в камере.
Одна бездна знает, как это произошло, но, похоже, когда Рута случайно коснулась груди ворона, тот смог-таки атаковать, — нашел время, скотина! — и Крапчатого выкинуло из темницы, в которой был заперт Первый, на поверхность одного из островов. И самое противное во всем происходящем было то (это если откинуть в сторону общее состояние Хельдера и не задумываться о том, как его могло пронести через бездну при отсутствии подходящей волны искажений), что Крапчатого зашвырнуло не на какой-нибудь мирный Домовой, Лесной или Серебряный остров, а на самый что ни на есть пакостный, Стеклянный.
Впрочем, об этом можно было догадаться, увидев небо — негатив, на котором днем черными точками проявились ночные созвездия.
К столь милому явлению добавлялась и общая обстановка: ветер перебирал листву на полупрозрачных, словно сделанных из стекла, деревьях, в бесцветной траве шмыгали насквозь просвечивающиеся зверьки… И даже земля, на которой сейчас сидел Хельдер, казалось, была сделана из мутного стекла.
Впрочем, самое поганое — не непривычная обстановка, а тот факт, и это знал буквально каждый, что на Стеклянном острове можно прожить пять-семь дней, не больше. По истечении этого срока тело несчастного становилось таким же стеклянным. А потом, говорят, человек и вовсе растворялся в воздухе… Впрочем, желающих проверить это утверждение не находилось.
Другими словами, Хельдеру нужно как можно скорее выбираться отсюда.
Только прежде следует выяснить, где Имке. Выкинуло ли ее на этот же остров, или она осталась там же, в подземелье.
В голове что-то чавкало и булькало. Причем, если Адаму не изменял слух, этим звукам вторил шум, раздающийся снаружи черепной коробки. Впрочем, у парня не было даже сил на то, чтобы проверить, так ли это.
К бедру прижалось что-то теплое. Открывать глаза и выяснять, что это, совершенно не хотелось. Адам поморщился от острой боли, пронзившей висок.
Теплое пошевелилось, прижалось плотнее, и любопытство взяло верх.
Адам осторожно разомкнул веки: он сидел прямо на асфальте, а к ноге прижималась, косясь веселым зеленым глазом, самая обычная трехцветная кошка.
Откуда она взялась на островах?
Или — сердце пропустило удар — Адам уже находился не в мире, созданном Койотом?!
Парень повел тяжелым взглядом и почувствовал, как перехватило дыхание: серый тротуар, рыжие дома дореволюционной постройки, высокие тополя… И полное отсутствие аномалий.
Случившийся неизвестно отчего взрыв действительно выкинул статиста домой.
Мысли ворочались в голове, как снулые рыбы: медленно, неторопливо, замирая буквально каждые пару секунд… Неужели правда? Неужто удалось вернуться? Но… как это вообще могло случиться? Что произошло в камере койота?
Парень медленно встал, с трудом опираясь рукой о стену. Кошка, которую он случайно толкнул ногой, обиженно фыркнула и, дернув кончиком хвоста, отправилась прочь.
Под ладонью ощущался прохладный камень. Самый обычный. Твердый. Шершавый. Не собирающийся никуда исчезать или заменяться чем-то другим.
