— У меня магических артефактов не водится, а как обойтись, сама думай. Кто тут гениальный маг?
Шу тут же нестерпимо захотелось взять пыльную премудрость, коей Берри так щедро её оделил, и треснуть гнома по голове. Пошипев немного, принцесса несколько успокоилась.
Она что, в самом деле ожидала, что Берри примется сочувствовать? Если бы он знал, как обойтись без артефакта, непременно бы сказал. Вредность вредностью, а бросать подопечных в трудной ситуации вовсе не в его характере. Значит, придется что-то изобретать самой. На всякий случай Шу с хищным прищуром оглядела гномову лабораторию — вдруг что сгодится? Молния там в банке, или прибор похитрее… но, как назло, ни в одном предмете в пределах видимости магии не было ни на динг.
Берри с ухмылкой наблюдал за Шу, и, когда она разочарованно вздохнула, не обнаружив искомого, наивежливейшее посоветовал ей остыть, проветриться и подумать как следует. А заодно и пообедать, а то вон даже тараканы в страхе разбегаются от Её голодного Высочества. Шу согласилась, что на сытый желудок, пожалуй, думаться будет лучше. А кстати, можно будет и маркиза Дукриста озаботить. Уж если кто и может за пару дней раздобыть артефакт, так это он.
И Шу вприпрыжку побежала одеваться.
* * *
Легко сказать, одеваться! А сделать… две дюжины платьев — лучшего качества и моднейшего фасона — радовали сирот в приюте Райны. Из того, что было в пору, осталось только вчерашнее бальное, да то, розовое.
— Гадость! Ширхабова отрыжка! Да я скорее выпрошу платье у поломойки, чем надену это… это… — шипела она, разрывая розовую кисею в клочья. — Заботливая моя сестричка, ширхаб тебя задери!
— Шу, успокойся, а? — не приближаясь к потрескивающей синими искрами принцессе, увещевала ее Баль.
— Все! Завтра же потребую у отца еще денег на платья! Полдюжины! Нет, дюжину! И шляпки, и перчатки, и что там еще нужно! — Шу чуть не плакала.
— А давай я сегодня схожу в лавку Клайле? Может, у нее есть что-нибудь твоего размера? Или подгонит до завтра. И еще новых закажу.
— Да! Закажи. Две дюжины! И пусть Ристана провалится к ширхабу лысому со своими насмешками.
Растоптав розовые лоскуты, Шу немного успокоилась.
— Может, все же вчерашнее? — без особой надежды спросила Балуста.
— Нет, — Шу нацепила уверенную улыбку и задрала нос. — Я колдунья или кто? Оденусь, как мне удобно. А кому не нравится, может катиться в болото.
Надев любимый, смертельно надоевший охотничий костюм мужского фасона, Шу высокомерно глянула в зеркало.
— Не в красоте счастье, — заявила сорванцу в льняных бриджах, сапогах, батистовой сорочке и коротком камзоле. Сорванец в зеркале сжал губы и кивнул.
Дайм поспешил навстречу, едва она вошла в Голубую гостиную.
Шу мигом позабыла и о платье, и о Рональде, и о бурчащем от голода желудке. Она ещё не привыкла к таким взглядам — теплым, ласковым. Дайм смотрел так, словно всё утро ждал встречи. А может, так оно и было?.. и от этой мысли ей хотелось взлететь под облака и петь, и кувыркаться в небе, подобно утреннему жаворонку.
Снова в её руках очутилась роза, на этот раз белая. Шу спряталась за цветок, спасаясь от смущения. Ни одного ехидного словца, за которыми ей никогда не приходилось лезть в карман, не находилось. В голове образовалась гулкая пустота.
Ширхаб! Ну почему надо показывать себя деревенской дурочкой, краснеть и заикаться, стоит красивому мужчине поцеловать ей руку? От кончиков пальцев до самых ушей Шу окатило волной мурашек, кожа в том месте, где прикоснулись губы Дайма, горела и леденела одновременно. Ей было удивительно приятно и в то же время больно… Такого с Шу ещё не случалось ни разу. Ею овладевала паника: хотелось одновременно и убежать, и остаться, и отдернуть руку, и самой поцеловать его…
* * *
В покоях Ее Высочества Ристаны было душно, несмотря на открытые окна. Как и всегда, Дайму хотелось покинуть их как можно быстрее — и сегодня он всерьез рассчитывал, что изображать из себя ширхабова дипломата перед надушенной змеей больше не придется. Вчера на балу он слишком явно показал, интересы которой из принцесс ему дороже, и ни капельки об этом не жалел. Выбор сделан. Он поставил на Шуалейду, а Ристана может сколько угодно рвать и метать: раз у нее не хватило ума порвать с Темным, пусть пеняет на себя.
Надушенные локоны Ее Высочества, выбившиеся из прически, извивались гадюками, глаза сверкали яростью. Ни ее тщательно подчеркнутая шелками и румянами красота, ни завлекательные улыбки не оказали на маркиза должного воздействия. Ее ума и самообладания не хватило, чтобы сохранить хорошую мину. Не будь она так избалована комплиментами любовников, лживыми восторгами Рональда и подобострастием Совета, не стала бы приглашать Дайма к себе и требовать объяснений.
Первый за семь лет знакомства откровенный разговор — насколько эта интриганка вообще могла быть откровенной — избавил маркиза от необходимости терпеть попытки затащить его в постель. А заодно дал возможность высказать все, что думает о ее мечте вскарабкаться на трон.
Вместо худого мира вышла добрая ссора. Как положено, с обвинениями в лицемерии, предательстве и тому подобной высокопарной чушью. Дайм успел заскучать, когда на закуску Ее Великолепие кинула ему в лицо:
— Вы не мужчина.
Дайм едва не вздрогнул от уверенности, прозвучавшей в ее словах. Неужели Тхемши сумел обойти клятву молчания и рассказал о печати? Или Рональд настолько хорош, что сумел определить структуру третьего слоя, надежно спрятанного под заклинаниями верности?
Пряча под маской уверенной снисходительности внезапный страх — неужели недооценил Ристану? — Дайм усмехнулся:
— Какой интересный вывод, Ваше Высочество. Сами додумались, или подсказал кто?
— Это не вывод, а факт, — усмехнулась в ответ Ристана. — О ваших хождениях по борделям с юношами знает вся Империя. А женщины вам неинтересны — у женщин нет столь нужной вам принадлежности. Вы же любите, когда вас имеют, не так ли, дорогой маркиз?
Но логика подсказывала: Тхемши не мог ничего рассказать. Иначе об интимных особенностях императорского доверия уже знала бы вся Империя.
Страх сменялся злостью и желанием придушить гадину на месте.
— Фантазия Вашего Высочества вызывает… э… сочувствие.
Маркиз покачал головой.
— Это я вам сочувствую, дорогой маркиз, — принцесса сморщила носик. — Как должно быть грустно: вы не можете ничего сделать с женщиной. А все ваши победы не более чем слухи. Вами же и распущенные.
— …хотя нет, не фантазия. Наивность, — продолжил Дайм. — Нельзя быть столь доверчивой, Ваше Высочество. Вы же претендовали на трон! Доверчивый политик — сколь много бед вы принесли бы Валанте!
