Впрочем, приезжие не сильно генерала испугались.
Было приезжих двое.
Молодой парень, назвавшийся Домейко Игнатом, из виленских студентов, с синим прозрачным взглядом и рыжей бородкой клинышком – видно, пытался придать себе солидности, да пухлые щеки с золотистым пушком выдавали юность. Братья Цванцигеры радостно замахали Игнату руками из-за спины командующего. Они учились вместе и дружили, и особенно радовались встрече.
Да сутулый ксендз покивал с облучка. Был он едва ли намного старше спутника. В темной рясе, худой, плохо выбритый. Но руки с сильными длинными пальцами напоминали о Шопене.
– В Комитете этом ихнем Главном мелют, как мельницы, – бухтел Домейко, скинув простецкую крестьянскую шапку перед генералом. – Что ни язык – помело, а проку нет… Ну, мы и решили с хлопцами, – он озорно подмигнул. Зачастил скороговоркой, имитируя мужицкий говор. – Собрали вот карабинов, сколько могли, да штуцеров, да двустволок лидской работы… Пули, порох… Под Вильней две захоронки уже сделали. А третью – чего уж – прямо до вас решили отвезти. Много о вас хорошего говорят, так хоть глазком бы глянуть…
Залусский расправил плечи.
– Голодные вы, а? – широко улыбнулся. – Так пожалуйте в хату, пани накормит.
Кароля кивнула, поедая взглядом новых гостей. Но Домейко, невольно облизнувшись, замахал руками:
– Нет, вы послушайте сначала. А то пану Горбушке домой пора.
– Так как же вы мимо часовых пронырнули? Их что на рогатках городских, что на каждой ростани…
Игнат посопел:
– Да вот… Ящик под телегой сделали, а бронь гремит – ух, и натерпелись же страху! А патрули так и роятся, и каждому втолкуй, куда да зачем… Как у ойче Казимежа рука не отвалилась колокольчиком махать… Так каждому немцу и объясняем, что соборовать едем, али к больному, али от больного. Выбираем, что пострашнее: холера, да тифус, да скарлатная – и называем деревню поближе. Тут они начинают от нас шугаться – заразы немец особенно боится. Хорошо, еще не выстрелили вдогон да в канаве не прикопали. Обидно было бы не довезти. И вот еще, – он полез запазуху серой свитки, достал мятый желтый конверт с сургучными печатями. – Даром, считай, достался. Одинокий вестник едет – почему не попугать. Вспомянул пан ксенже Волчью Мамочку да и завыл…
Партизаны легли покотом. Домейко скосил веселый глаз:
– Так я теперь с вами?
– Боже мой, опаздываю! – взглянув на часы, всплеснул пестоваными руками пан Йозеф, замешавшийся среди партизан. Умоляюще поклонился ксендзу: – До Воли не подкинете? Пациенты у меня там.
Горбушка кивнул.
– Сгружай оружие, парни! – заорал Игнат. – Пану доктору ехать нужно!
Его послушались. Ящик выколотили из-под телеги и понесли под навес. Доктор, раскланявшись, поцеловав ручку пани Каролине, уехал со священником. Прочие вернулись в дом. Снова заняли места за длинным столом с разложенными стратегическими картами. В длинной зале воняло потом и табачным дымом, не помогали даже распахнутые настежь рамы.
Монотонно гудели ранние мухи и голоса. Потом колесо времени дало сбой, шваркнули о стену двери, общий любимец Симарьгл, вереща, простелился по полу и забился под стол.
Нету в мире царицы
Краше нашей девицы,
Весела, как котенок у печки,
Будто яблок, румяна,
И бела, как сметана.
Очи светятся, точно две свечки…
Светя этими самыми свечками, сразу ведьма и взбешенная рысь, пани Ковальская ворвалась следом с ухватом наперевес.
За ней поплыл из сеней умопомрачительный запах.
– Кулеш со шкварками… – Залуский мечтательно возвел очи горе. – Уважаю… К пиву…
Члены военного совета зашевелились и задергали носами. Оголодавший в дороге Домейко закашлялся, подавившись слюной.
– Вылазь! – завопила пани Каролина, тыкая ухватом под стол. – Вылазь, ирод!!
Все невольно подобрали ноги. Взвыл, получив по косточке, Мирек. Пани Ковальская ему улыбнулась, округлой рукой отерла пот с беломраморного лба.
Залусский пузом налег на столешницу, чтобы не тряслась от толчков напуганного пса:
– Пани Каролечка, это не он.
– А кто тогда разорил мою кухню?!…
– Не я, – Мирек заморгал рыжими ресницами. Симарьгл же по-партизански просочился между ногами и залег под лавкой у стены, подбирая лапы, крылья и хвост и стараясь не сопеть слишком уж шумно. Время от времени лиловый язык все же бегал по черным губам, слизывая сахар с корицей.
– Нет, вы поглядите, что там деется! Вы посмотрите только! Вылазь! – пани топнула каблуком и грянула об пол ухватом.
– Пани Каролина!… – командующий вознесся над столом всей вельможной фигурой и выглядел решительно и мужественно. – У нас тут военный совет, проше! Как закончим, поглядим всенепременно и за ущерб репарации внесем.
– Так мне не прибираться, что ли?
– А это как пани решит. Ясно?!
Повстанцы кто прятался за ладони, кто подозрительно откашливался. Пани Ковальская выкатила глаза и взяла ухватом на караул:
– Так, пан генерал!
Громовой хохот поднял сквозняк, сметнувший первых мух и табачный дым. Пан Кароль с непроницаемым видом выкарабкался из-за стола. Гжечно подхватил хозяйку под локоток, вывел в сенцы и притворил дверь. Отсапываясь, вытер пот с широкого лба. Подмигнул:
– Итак, панове… Шкварки откладываются. Зато тут пан Домейко депешу перехватил, – студент зарделся. – Один из офицеров Лидской крепости, Гелгуд, поднял мятеж.
Еще пуще напугав Симарьгла, трижды проорали "виват".
– Подробности интересуют?
Лисовчики ответили одобрительным гулом.
– Едва узнав о восстании, майор Гелгуд стал склонять гарнизон к нему присоединиться. Комендант попытался посадить его на гауптвахту, поизошла стычка, и сам комендант сделался пленником. Полагая, что крепость не удержать, Гелгуд с верными ему офицерами и солдатами взорвал стену и ушел, забрав артиллерию. При нем теперь 5804 человек и 12 пушек. Немцы им крепко напуганы. Теперь ждут его сразу под Вильно, Ковно и Троками. Хотя некоторые упирают, что он пойдет на Городню или Поланген – за обещанным оружием. Или даже прямо на Шеневальд.
Мирек хмыкнул:
– А чего мелочиться… – и удостоился свирепого взгляда от брата.
– На Шеневальд Гелгуд не пойдет, – поцарапал стол задумчивый Домейко. – Там горы, горные речки, опять же, дикий лес. Там немцы волками за себя будут грызться. И будет с Гелгудом, что с Брюнебергом в 1793 сделали Кантоны.
– А что они с ним сделали? – спросила Франя.
Кузены зашикали и показали ей страшные глаза.
– Только на Вильню, панове!
– Столицу брать не значит войну выиграть, – посопел кудрявый Мись. – Вон Бвонапарта поперли в 1812 из Санкт-Эльзбурга, так и не высидел ключей.
