Да уж, бабушка часто его пугала - "не будешь слушаться, придет аль-Кариа, заберет к себе в дом!". Вот только Абу аль-Хайр давно уже не ребенок, чтобы верить страшным сказкам. Аль-Джахиз учил, что следует отделять грубые вымыслы от поверяемых разумом истин. Все эти простонародные рассказы про Тарика - от невежества. Пусть глупцы верят в печень кита, который держит на себе землю, и в рог дьявола, и в то, что камень каабы некогда был белым, а язычники сделали его черным, и в свиток откровения о кормлении грудью, который якобы лежал под кроватью Сабихи и который сжевала овца - да мало ли небылиц донесли до наших дней доверчивые передатчики хадисов.
Нет, сумеречников, конечно, не зря называют маджус, магами. Отвести глаза, заморочить видениями, погадать о будущем - это сумеречники могут. Но россказни про выходящие из берегов реки, джиннов и обрушенные одним взмахом меча ворота и стены - увольте.
Так что нерегиль не зря не стал распространяться о своей хваленой силе, только глаза опустил - не виноват же он, право, в том, что люди столько насочиняли. А что этот самийа безумен, причем изначально - так то для человека, давшего себе труд почитать не сборники-адаба, а исторические труды, никакой не секрет. Он, ибн Сакиб, верил Мискавайхи, когда тот цитировал легендарный труд Яхьи ибн Саида: мол, нерегиль повредился в уме еще на западе, пока пребывал в плену у врагов.
Обидно, что он, Абу аль-Хайр, позволил себя увлечь безумной надежде - но нынешние времена настолько безумны, что никакая надежда не кажется в них чрезмерной. Обидно и то, что надежда не оправдалась.
Но, как говорится, лучше воробей наличными, чем павлин в кредит. Скоро на счету в городе будет каждый меч. Карматы, доносили лазутчики, уже разоряли стойбища таглиб. Поговаривали, что слухи о гибели шейха Абу аль-Хайджа - истинная правда. Жаль, если так. Хороший был воин и на редкость порядочный человек.
С той стороны, где сидел Хусайн, донеслось вежливое покашливание. Что-то он задумался, забыв про беседу:
- Так где, говоришь, пребывал наш почтенный гость?
- В Куба-Масджид, - хихикнул невольник. - Прятался в кладовке для бумаги и письменных принадлежностей.
- С чего бы это? И где он сейчас?
- А там же и сидит, господин, как тушканчик в норе, и носу не кажет!
- Что это на него нашло? Или он так же безумен, как самийа?!..
Ну вот, теперь и это - да помилует нас всех Всевышний...
Юсуфа аз-Захири хватились совсем недавно - когда оторались на военном совете и пришло время приступать к действиям. За стариком послали, и обнаружилось - пропал великий языковед и знаток грамматики! Нет его ни в доме почтенного кади Исы ибн Мамдуфа, ни в масджид, где еще вчера собирал он слушателей в такой большой кружок, что каждому входившему говорили: "Повернись лицом к собранию!". Агенты с ног сбились, но повезло - поди ж ты, пройдохе Хусайну. Надо же, отыскал старикана...
- Ну?!..
- Почтенный шейх, - странно замялся невольник, - говорит, что не выйдет оттудова ни за что, ибо опасается мести соперников.
- Что?!..
- Да вроде как почтеннейший наставник ар-Руммати пустил в городе слух, что почтеннейший аз-Захири вовсе никакой не му'аддиб, а вовсе даже и му'аллим аль-куттаб.
- Тьфу ты как скверно...
Ну и денек! Ну и денек!
- И что, все поверили, что Юсуф аз-Захири учил не в знатных домах, а в презренной школе?! За прокисший хлеб?
- Не извольте гневаться, о господин, но только теперь по всей Медине бегают шайки учеников ар-Руммати и ибн Хабиба, поносят шейха и обвиняют его в занятиях презренным ремеслом - да накажет этих юнцов Всевышний за распущенность и злоязычие и возведение напраслины на брата по вере!
Недооценил он старикашек, ох, недооценил... Как быстро они объединились, грамматист и законник, перед лицом чужака-соперника! И какая изощренная клевета! Ибо все правоверные знают: к принесению клятвы не допускаются люди, отдающие напрокат животных, ткачи и моряки, а клятва носильщика и школьного учителя имеет лишь половину законной силы. О Всевышний! Какое коварство!
- А что почтеннейший кади, у которого гостит шейх?
- Достойнейший ибн Мамдуф велел выкинуть все вещи шейха из своего дома и послал слуг отыскать его и отобрать всю подаренную одежду... - горько потупился Хусайн. - Сейчас они тоже бегают по всей Медине и размахивают списком изречений ибн Хабиба! А там, как ты знаешь, о господин, есть и такое: "Если ты спрашиваешь кого-нибудь о его ремесле и он ответит: школьный учитель! - бей его". Вот они и гоняют по городу с палками, штоб шейха побить...
- Мда...
Воистину, за подобные обвинения - аз-Захири - школьный учитель! о Милостивый! - следовало бы привлекать к суду. Школьный учитель! Школьный учитель! Да кто ж не знает этого места из "Табаката" ибн Хаукала, где он обрушивается на невежество жителей Мавераннахра: "Ежедневное поедание лука сделало их слабоумными, и потому они видят вещи не такими, каковы они на самом деле! К этому относится и то, что они считают своих школьных учителей - а их там свыше трехсот - самыми благородными и самыми важными мужами и выбирают их судебными заседателями и доверенными лицами. А ведь хорошо известно, сколь ограничены разумом школьные учителя, сколь легковесен их мозг, что они прибегли к своему ремеслу только из страха перед войной и из трусости перед сражением".
- Пойдешь ко мне домой, скажешь госпоже, чтоб вынесли тебе абайю. С той абайей пойдешь в Куба-Масджид, навертишь на шейха и в таком виде приведешь его к водосбору на той же площади. Да, передашь госпоже, чтоб вынесли тебе ящик с письменными принадлежностями. Да чтоб чернил там было побольше. Понял?
- Да, господин.
- Исполняй.
С улицы нахлынула новая волна ора и визга. Да что ж такое, а теперь кто едет?
Из-за колышащихся драных занавесок долетали отдельные, особо пронзительные вопли:
- Всевы-ыышнии-ий! Грядет День суда и отделения праведных! Совершите покаяние, правоверные! Совершите последнее омовение и наденьте ихрам!
Сколько же их развелось в последнее время, этих дервишей, кликуш, знахарей, побирушек, гадальщиков, астрологов, прорицателей и прочего сброда, выманивающего последние деньги из легковерных дураков. Особо злостных Абу аль-Хайр приказывал бить плетьми перед ступенями масджид и выгонять из города на западную дорогу. Без припасов. С остальными справлялся шихна. Амр аль-Азим не был склонен к человеколюбию, и потому приказывал вырезать языки всем крикунам, накликивающим скорый конец света.
В прорехах тростниковых занавесей трепалось неяркое серенькое небо. Голос надрывался:
