— А за что выгнала? — Оказывается, Викторис еще ждет ответа.
— Они как-то нехорошо смотрели на мой тортик, — сказала я почти правду.
— Ну еще бы, — вдруг хихикнула Янинна, — я его до полуночи пекла по заказу Дэса. А потом Бали сам отнес — они хотели утром отпраздновать твое возвращение.
Я ошеломленно смотрела на женщину и с каждым сказанным ею словом все отчетливее понимала, что сейчас она меня просто убивает. И вдобавок размазывает по коврику.
Потому что я сама украла у себя что-то… такое хорошее, доброе, светлое, чего в жизни уже не будет… никогда не будет.
Не будет ни того утра и праздничного чаепития на троих, ни того тортика, которого я и вкуса-то не почувствовала, если честно. Никогда мне не вернуть сюрприза, который придумали и столь заботливо приготовили мне маги, а я их за это грубо выгнала… и давилась потом этим тортом в одиночку.
Ну вот почему я такая бестолковая… даже в той хижине не сразу поняла, почему так расстроился Терезис. Вот и сейчас сижу и хлопаю глазами, а эти двое смотрят и молчат. А мне и уйти неудобно, это же как признание. И смотреть на них нет никаких сил. Я закрыла от отчаяния глаза, в памяти почему-то возникла хижина…
И раздался отчаянный вопль главы ковена:
— Таресса-а-а!
Но уже не было вокруг меня ни уютных стен маленькой комнатки, ни теплого света фонаря, ни мягкого дивана.
Было очень темно, неимоверно холодно, и горько пахло дымом.
Ударило под колени что-то жесткое и, больно ударившись бедром, я с размаху плюхнулась на твердую, неудобную кучу, ошеломленно разглядывая место, где очутилась. Надо мной раскинулось неприветливое черное небо с бледными искорками звезд и обкусанным зеленоватым яблочком луны. Обрамляли его черные силуэты деревьев, а ниже, когда глаза чуть привыкли к темноте, обнаружились непонятные темные кучки, пахнущие свежим пожарищем.
В душе потихоньку начинал нарастать ужас — этого места я не помнила абсолютно и, как ни вертела головой в поисках знакомых ориентиров, не могла узнать ни одной детали.
Нужно было срочно бежать, но куда?
Обхватив себя руками и потирая озябшие плечи, я лихорадочно перебирала в уме варианты.
В информаторий, к Викторису? Да ни за что. Тогда в башню? Рухнуть на рабочих? Я мигом представила эту картинку и поморщилась — можно бы, но ведь уже через три минуты добрый дядя Вик прибежит с разносом. Нет.
Так куда? В штаб? Ну, уж тогда лучше сразу во дворец, не придется болтаться два дня по морю. Но этот вариант я пока не желала даже рассматривать. Мирная жизнь по расписанию всегда вызывала во мне глухой протест.
Тонкий горестный всхлип оторвал меня от раздумий и в первый миг показался плачем выброшенного щенка. Впрочем, и во второй тоже, потому что исходил от темного бугорка, размером никак не больше собаки.
«Вот только собак мне не хватало, — невесело вздохнула я, — тут самой жить негде…»
И тут бугорок заскулил еще раз, и кто-то почмокал успокаивающе, так, как чмокают иногда люди, успокаивая или подзывая собак. И издавать этот звук могло только человеческое существо.
Ноги сами шагнули в ту сторону, но, оказавшись рядом со свернувшимся в клубок существом, я в растерянности замерла. На Земле я не колебалась бы ни минуты, собак я не боялась, а человек такого небольшого размера вряд ли мог бы причинить мне особый вред. Да и в защиту Дэсгарда я теперь уверовала на наглядном примере.
Но в этих странных мирах, где живут не только люди, но и маги, и эвины, могли быть и другие создания — те, что многие века с упорством маньяков кочуют из легенды в легенду.
— Ты кто? — шепнула я осторожно, приготовившись отпрыгнуть, если оно нападет.
— А ты Хенна? — с надеждой спросил голосок, и клубок шевельнулся.
«Хенна доверилась не тому, ее заманили в ловушку…» — эти слова мгновенно всплыли в моей памяти, и я твердо ответила:
— Нет.
— Я так и думал, — безнадежно сказал собеседник. — Риса сказала, они тут будут ждать, а когда я пришел, все уже горело… Ты вон там разгреби, снизу земля немножко теплая.
— А кто ты?! — настойчивее повторила я, и снова услышала плач.
— Риса сказала — никому не говорить, только Хенне… — с безнадежным упрямством вздохнул маленький абориген. — И Оньку только ей отдать… Только она не доживет до утра, совсем тихо плачет уже.
— Кто? — обмерла я от страшного предчувствия.
— Так Онька… Я ее тут на теплом положил и сверху грею, но ей есть нужно…
Больше я не сомневалась. Ни в том, что сделаю, ни в том, куда сейчас пойду. Хотя сначала о том, чтобы идти туда, у меня даже мыслей не было.
— Иди ко мне, — приказала я, — и давай твою Оньку. Я знаю неподалеку отличное место. Да не сомневайся, а то к утру оба замерзнете.
Наверное, маленький абориген — судя по росту, лет восьми, — и сам это отлично понимал. Безоговорочно поднялся с нагретого местечка и сунул мне в руки всхлипнувший сверток. Очень маленький и легкий, килограмма три, не больше. И безуспешно пытаясь рассмотреть в темноте мое лицо, замер в ожидании.
— Встань рядом! — крепко прижав одной рукой к животу сверток, другой я обхватила за плечи мальчишку.
Крепко зажмурила глаза и представила себе хорошо запомнившееся помещение: узкую кушетку, высокое окно, столик, кресло…
Глава 30
И пошли мы напролом
Знакомые запахи, свет и тепло возникли вокруг так резко, как будто кто-то щелкнул выключателем.
И заодно прибавил звук, выдав на-гора знакомую мелодию старинного романса, уныло напеваемого хрипловатым знакомым голосом:
Как грустно, туманно кругом,
Тосклив, безотраден мой путь…
Звякнуло серебро, забулькала жидкость, переливаясь из кувшина в кубок, пахнуло перебродившим виноградным соком…
Я смотрела на спину мужчины, развалившегося в кресле с кубком в руке, и начинала закипать.
Значит, там, на острове, целая толпа магов волнуется о его психике, тревожится о каких-то дурацких запечатлениях и попутно накручивает мне нервы, а он тут напивается в одиночку, как самый последний зануда? И не собирается даже пальцем пошевелить, чтобы как-то помочь ученику, друзьям, ну и мне, разумеется! А я еще сомневалась, стоит ли сюда идти!
Да только ради того, чтобы увидеть эту картинку, стоило.
Онька, почувствовав тепло, шевельнулась у моего живота. Я перевела взгляд на нее, на невозможно чумазого ребенка, застывшего рядом с вытаращенными глазами, и ехидно сказала:
— Мы бы тоже выпили. Но лучше молока.
Он не вздрогнул, не вскрикнул и не выронил бокал.
