– Нет уж, – сказал Таши. – Я теперь долго спать не буду.
– Ну и ладно. Давай-ка огонь в один костерок соберем, чтобы поуютнее…
Привычное дело привело всех в чувство, хотя о сне никто и не помышлял. Плотной кучкой сидели у костра, редко-редко перебрасывались словами, больше вслушивались в предутреннюю тишину. Когда забрезжилось вокруг, начали собираться. Трупы большеглазых валялись повсюду, громоздились кучами на поляне, были разбросаны в кустах, вмерзали в лед протекавшего рядом ручейка.
Таши долго разглядывал мертвецов. Да, это не люди. Согнутые – не настоящие, но все же люди, а это – не пойми кто. Глаза как у кошки, уши больше на собачьи похожи. Хвост, небольшой, но вполне заметный. И клыков нет: зубки ровненькие и острые – один к одному; рвать ими неудобно, а кожу прокусывать – самое милое дело. Спина изгибается дугой, видать по деревьям хорошо прыгают. Понятно, зачем Ромар велел копье острием над головой держать. Не сильные зверюшки, даже вовсе слабые, но такой оравой слопали бы путников не поперхнувшись. Да еще и магия у них, чужая, против которой так просто не устоишь. Хорошо, Ромар рядом был, а то отправились бы прямиком на эти вот зубки. Ромар уберег. И еще сын Йоги… – Таши поморщился; не хотелось вспоминать ночную сцену.
– Чем это он их? – спросил Таши, кивнув на окоченевшие тела.
– А руками, – ответил Ромар. – Брал, понимаешь, за голову и шею сворачивал. А они, бедняги, и бежать не смогли. – Ромар рассмеялся нервно и добавил:
– Ведь он, прохиндей, нас вместо живца использовал. Знаешь, как большую рыбу на живца ловят? Я старался по лесу пройти тихохонько, чтобы ни единая живая душа не заметила, а он сзади крался и всему лесу о нас в голос кричал. То есть, не кричал, конечно, а морок наводил, что мол идут слабые да глупые, которых есть приятно. Вот большеглазые и слетелись отовсюду. А как мы им сразу не дались, тут они свое поганое чародейство в ход пустили, чтобы воли нас лишить, чтобы мы сами им на зубок пошли. Ну а проводник наш этим и воспользовался, завернул их волшебство против них же самих. И пока он им шеи ломал, ни единый не то чтобы сопротивляться, но и пикнуть не смел. Ну что же, все к лучшему. Теперь большеглазые не скоро оправятся. Хотя страху я за эти два дня натерпелся – на двадцать лет хватит. В жизни бы Нешанкиного сына больше не видеть…
– А он не услышит, как мы его тут ругаем? – шепотом спросила Уника.
– Не услышит. Он совсем ушел. Это и к лучшему, а то с ним вместе идти, все равно, что на рузархе верхом прокатиться: и быстро, и споро, и никто на тебя не кинется. Вот только охоты на такую прогулку немного, и в конце не знаешь, куда попадешь, то ли до места, то ли до брюха.
– Мне он тоже не нравится, – сказал Таши. – Противный, хуже Тейко.
Вроде бы и сильный, и умелый, и колдовству всякому обучен, а гниль наружу проступает, как у червивого ореха. И с матерью говорит не по-сыновьи.
– Гниль, говоришь, проступает? – многозначительно спросил Ромар. – А ты хоть знаешь, с кем дорогу шел?
– Сын Йоги… – удивленно ответил Таши.
– Сын-то, сын, а кто у него отец?
– Оте-ец?.. – протянул Таши, оглушенный страшной догадкой.
– Понял… – сказал Ромар. – Да, так оно и есть, не человек это, мангас. С ним никто совладать не может, одна Йога, да и то до поры.
– Но ведь мангас… – Таши развел руки, стараясь показать что-то необъятное, и замолк, вспомнив, какие разные мангасы были у согнутых.
– Верно, – обычно они здоровущие, – признал Ромар, – а этот не удался. Тоже вот вопрос: из каких его отец будет? На согнутого не похож, на трупоеда – тем более.
– Может, карлик? – подала голос Уника. – Потому он и маленький.
– Карлики – не люди, они ночным лемурам сродни, – отрезал Ромар. – От них у женщины детей не появится, даже если и случится что между ними.
Значит, еще какой-то чужинский народ по миру бродит. Мало нам своих печалей…
Таши наконец справился с оцепенением, вытащил меч и обвел взглядом поляну, усыпанную мертвыми телами.
– Что ж мы тогда его отпустили, мангаса проклятого? – проскрежетал он. – Да если б я знал…
– Успокойся! – резко сказал Ромар. – Потому я тебе и не говорил ничего прежде времени, чтобы ты глупостей не напорол. Тебя послали не на мангасов охотиться, а дело делать. Бродит он тут и пусть себе бродит. Сам видишь, нас он не тронул, даже помог. Вот и ты его не трогай. Давай, лучше в путь собираться. Карликов нам всех все равно не закопать, так что пусть лисицам достаются. Ох и нечисти тут потом заведется… не приведи Лар кому-нибудь на этой поляне заночевать. Убить не убьют, но и целым не отпустят.
* * *
За день они ушли довольно далеко от недоброго места, так что Уника наконец перестала испуганно вздрагивать от всякого лесного шороха. К полудню утренний морозец заметно сдал, но вместе с тем откуда-то натянуло низких обложных туч, из которых засеял мелкий нетающий снег. Началась зима.
– Ничего, – привычно утешал Ромар. – Зимой по болотам легче ходить.
Мшаники попромерзнут, коркой ледяной возьмутся, пройдем как по плотной дороге. А летом бы ввязли, что муха в пчелиный мед.
Таши пытался представить себе хваленые болота, но это не удавалось.
Дома болотинами звали камыши. Вдоль лугового берега камыш местами чуть не на день пути тянулся, но даже в плавнях всегда пройти можно – где вброд, где вплавь. Но как камыш может со мхом быть? Да еще и трясина какая-то…
Холмы, поросшие крупным сосняком пополам с березами, перемежались мокрым лесом, где господствовала ольха, горькая осина и, опять же, береза.
Мха кругом было сколько угодно, но Ромар обещал что-то еще более мшистое.
Откуда он знает, если сам здесь не бывал? Полдня идем, а ничто не показывает, что лес где-то собирается уступать место хоть болоту, хоть чему бы то ни было.
Болота открылись неожиданно. Очередной холм оказался последним, и сосны у его подножия разом скукожились, потеряли в росте и вскоре уступили место моховым кочкам, на которых белые клочья отцветшей пушицы сливались с первым, еще не улегшимся как следует, снегом.
Под ногами сразу зачавкало, идти стало трудно. Ромар надеялся зря: конечно болота не промерзли, да и не могли промерзнуть от двух дней бесснежных холодов. Толстое одеяло красного мха укрывало его, в гиблых, отороченных белоусом местах медленно сгнивали жирные болотные травы, со дна трясин лениво поднимались пузыри, неспешно перемешивая затхлое варево.
Где оказывалось если не суше, то хотя бы плотнее, корявились уродливые сосенки, сходные с лесными великанами, как диатрит чем-то похож на человека. В таких местах одна на другую громоздились моховые кочки, рассыпающиеся под стопой. Там тоже ничто не замерзло, из-под ног выступала вода, разом съедавшая снежок, сизые от мороза ягоды клюквы кровянились во мху. Уника на ходу подхватывала ягоды – все нелишнее будет в дороге, бросала в торбу. Угостила Таши и Ромара. Таши скривился от кислоты, а Ромар благодарно кивнул.
