Она протянула было руку, словно хотела потрогать, но боязливо отдернула. Из этого шрама смотрела смерть.
– Мне уже не больно! – успокоил ее Торвард и прижал к своей груди ладонь, которую она пыталась отнять.
– А ты правда живой? – пробормотала Сэла, наконец подняв глаза к его лицу. – После… этого… Не верю!
– Правда, – уверял Торвард, снова привстав и пытаясь обнять ее. – Я даже знаю, как это доказать!
– Да отстань ты! – Потрясенная Сэла отшатнулась. – Что с тобой было? Хоть рассказал бы сначала! У меня чуть сердце не разорвалось! Послушай, как колотится!
Торвард тут же прижался лицом к ее груди и стал целовать везде, до чего позволял дотянуться разрез рубашки. Ее резкие ответы, ее сопротивление ничего не значили, и он это знал. То, что она вообще приехала в Хрутов сенной сарай, означало, что для нее прошлое не умерло – пусть она и не хочет в этом признаться даже себе.
И при виде этого шрама, следа от страшного удара, который мог навсегда лишить Фьялленланд его конунга, в сердце Сэлы словно рухнула какая-то преграда. Ей уже было все равно, о чем он думал, когда уезжал, и ее замужество не имело никакого значения – важно было только то, что Торвард жив и вернулся. Она наклонилась и поцеловала свежий шрам. И Торвард понял, что благоприятный для него поворот свершился и теперь все будет хорошо. Сэла целовала его, поднимаясь вверх по шраму, как по дорожке, словно хотела теперь, когда уже все позади, вложить в него всю жизненную силу своей любви – силу, которая помогла бы ему выжить, а может быть, поможет в будущем. А Торвард просто лежал, впитывая ее ласки, и был именно так счастлив, как и мечтал, будучи за морями. Сэла любила его просто так, самого по себе, и не придавала своей любви никакого божественного смысла. Но и в ней жила часть безбрежной души Великой Богини. И эта часть души Богини была с ним всегда. Как Один вложил себя в Бальдра и спрятал в подземелья Хель, чтобы там пережить Затмение Богов и выйти на свет обновленным, так Великая Богиня еще тогда, пока ничего не случилось, вложила в Сэлу часть своей любви, предназначенной Торварду, и сберегала эту искру там, где он родился, возле самых основ его существования. Здесь никакие проклятья не могли ее погасить.
Но Торвард ценил Сэлу не только как привлекательную женщину, но и как обладательницу быстрого, острого, свободного ума, скорее даже мужского, чем женского. С ней он мог поговорить обо всем – все его дела для нее были важнее собственных, а каждый его замысел она могла и понять, и оценить по достоинству.
– Но зачем тебе это нужно? – удивилась Сэла, выслушав наконец, ради чего он снова собирается их покинуть «ну в самый последний разочек». – Ты же вроде как с ним помирился.
– Потому и нужно, что я, тролль его возьми, с ним помирился! – с некоторой досадой отозвался Торвард. Лежа на спине на куче сена, он смотрел в дырявую кровлю Хрутова сарая и был в десять раз счастливее, чем в самом удивительном из королевских брохов. – Не надо мне было с ним мириться. На Зеленых островах мое проклятье не действовало, а здесь действует опять. А он, этот парень, своей ненавистью меня вроде как прикрывает, понимаешь?
– Понимаю. – Сэла действительно хорошо понимала такие вещи, поскольку приходилась внучкой старому кузнецу и чародею Стуре-Одду, к тому же многому научилась на священном острове Туаль. – Но почему именно он? Ненависть Эдельгарда ярла тебе не подойдет? Или не замечал, как он зубами скрипит, когда тебя видит? А он ведь тоже сильный человек и будущий конунг.
– Да кто такой этот Эдельгард ярл? – Торвард усмехнулся. – То, что он родился будущим конунгом, это же чистая случайность. А Бьярни родился сыном рабыни, но почти стал ард-ригом Зеленых островов – потому что если человеку суждено стать великим, он им станет, даже если он родился от рабыни. И он – самый любимый брат местной богини. Через него я могу как бы поддерживать связь с ней, и это будет мне помогать. Но если бы я просто с ним дружил, то проклятье могло бы задеть и его. То есть ему было бы хуже, но без пользы для меня. А я хочу, чтобы была польза.
– Что-то мне подсказывает, – Сэла выразительно прищурилась, – что эта местная богиня и так тебя не скоро забудет.
– Она – там. На островах. Это все равно что другой мир. А мне надо, чтобы меня прикрывал кто-то здесь. Кто-то понятный и близкий.
– Хочешь, я буду тебя ненавидеть? – с готовностью предложила Сэла.
– Спасибо, но не надо, – с искренней признательностью ответил Торвард. – Мне больше нравится, когда ты меня любишь. Я только одного боюсь…
– Чего? Если этого, то не бойся – у меня сейчас время безопасное.
– Что и тебя заденет.
– Если могло бы задеть, то задело бы. Я весь этот год только и думала, что о тебе, – перестав насмехаться, серьезно отозвалась Сэла. – Но это не страшно. Если ты погибнешь и тебя станут хоронить по старинному обряду, я сама пойду с тобой в курган.
– Ты меня так сильно любишь? – Торвард, не ожидавший этого, повернулся и посмотрел ей в лицо.
– Я – дочь простого кузнеца, – смиренно ответила Сэла. – Что я видела в жизни – лохматых бергбуров, остров Туаль да подводные палаты Эгира. Но я такая привередливая, что на меня трудно произвести впечатление, а восхищаться кем-то для женщины так приятно! Это придает ее жизни смысл. И ты, конунг, единственный человек на свете, которым я могу восхищаться и при этом не чувствовать себя круглой дурой. Если тебя не станет, я предпочту пойти с тобой в Валхаллу, но не оставаться в мире, где восхищаться нечем.
– Может, я зря отдал тебя за Брана? – задумчиво проговорил Торвард. Он знал, что Сэла любит его, но при ее насмешливой манере держаться не догадывался, что составляет смысл ее жизни. – Может, надо было себе оставить?
– Нет. – Сэла покачала головой. – Ты, конунг, слишком велик для того, чтобы тобой могла целиком владеть одна простая женщина вроде меня. Я, помню, смеялась над Эрхиной, когда говорила ей, что я твоя сестра по отцу, но матери у нас разные и что по матери я знатнее тебя: у меня мать – дочь Арнвида хёльда, а у тебя – дочь рабыни. И мне было очень весело, что все это почти правда, потому что моя мать и впрямь знатнее твоей! Но теперь, когда выяснилось, что и по матери ты почти знатнее самого Одина… Да я и не хочу становиться твоей женой, чтобы ты знал. Если бы ты на мне женился, мне пришлось бы ждать и требовать от тебя неизменной безраздельной любви, а это очень трудно, если вообще возможно. Понимаешь, ты сам и твоя душа слишком велики, чтобы я могла заполнить ее целиком. Мне легче, если я сама буду просто любить тебя и ничего не требовать взамен. Понимаешь?