– Забортной, какой еще…
Всем своим существом она устремилась прочь отсюда, в дебри образов и схем, помогавших ей воспринимать магию как нечто стройное, имеющее определенный вид. Но присутствие Рейра за спиной почувствовала.
– Что ты собираешься делать, Аэда? – вполголоса, с явным беспокойством спросил он.
– Заткнись, – в одно-единственное слово девушка сумела вложить и все свое отношение к его поступку, и раздражение, что ей не дают сосредоточиться, и опаску, и нервозность, и намек, что, в конце концов, ее намерения – не его дело.
И Рейр отступил.
Один из мореходов бегом принес ведро с водой. Кайндел показала на скамью на носу корабля и, когда ведро утвердили понадежнее, аккуратно опустила туда чашу, прямо в воду, не заботясь даже о том, чтобы подвернуть рукава. Встала рядом с ведром, внутренне надеясь, что, составляя заклинание «по ощущению», не совершает роковой ошибки.
– Куда поворачивать-то? – спросил Готье.
Чувствовалось, что он потерял уверенность в себе и не знает, что делать. Перекладывать ответственность на других он прочно отвык, и в ситуации, когда кто-то взялся решать за него, смутился.
– Никуда. Пусть корабль идет так, как идет.
– Ты что, нам на таран идти предлагаешь?
– Разумеется, нет.
– Тогда что?
– Готье, либо ты мне доверяешь и делаешь то, что я скажу, либо выкручивайся сам. И не дергай меня больше, пожалуйста. Мне надо сосредоточиться.
Теперь «викинги» был видны уже всем мореходам, даже тем из них, кто не мог похвастаться своим зрением. Два драккара догоняли лодью («новые викинги» сидели на веслах, похоже, уверенные, что главное – догнать, а там уж затоптать не составит труда), еще один маневрировал, желая отрезать противнику пути к отступлению. Даже если бы удалось обогнуть его, далеко уйти надежды не было. Важную роль играло еще и то, что чародеи-погодники, видя перед собой цель, сейчас выкладывались по полной.
«Кстати, есть надежда, что, выдавив из себя сейчас все, на что способны, они, обессилев, просто перестанут быть годны хоть на какую-нибудь магию. И тогда они нас не нагонят», – повеселела курсантка. Опустилась на корточки перед ведром и запустила туда обе руки.
От соприкосновения с магией вода стала плотной и упругой, словно не до конца застывшее желе. А вскоре девушке показалось, что она ворочает руками в схватывающейся ледком воде. Нет, не потому, что та была холодной. Просто по ощущениям. С подобным она никогда прежде не сталкивалась, и какой-то частью своего сознания с интересом наблюдала за своими ощущениями. Энергия сгустилась под пальцами в тугой, болезненный комок, и ладони буквально горели, будто удерживали полыхающий уголь. Это оказалось и больно, и приятно в одно и то же время.
Причем силой, заключенной в артефакте, все не исчерпывалось. Кайндел стала частью магии этого мира, ощущала ее почти так же хорошо, как собственное тело. Именно в этом состоянии мысль окончательно сформировалась в идею, и Кайндел с усилием потянула руки с пригоршней воды на себя. Ладони поднялись над замутившейся поверхностью воды, однако с них почти не капало, да и сама жидкость теперь больше напоминала песок или хорошую горсть прозрачной хрустальной галтовки.
Готье смотрел на ее руки почти с ужасом.
Лодья неслась вперед. Драккар, сперва летевший ей наперерез, когда стало понятно, что выборгские реконструкторы почему-то не собираются поворачивать, слегка изменил курс и понесся прямо на преследуемого. Должно быть, бойцы «викинга» изрядно недоумевали, что это с противником, и не вздумал ли он попытаться сперва «очистить палубу» одного вражеского корабля, а потом взяться за другие… План, пожалуй, единственно оправданный в этой ситуации, однако оттого не менее безнадежный.
Придерживая ведро коленом, чародейка поднялась и несколько мгновений безразлично рассматривала приближающееся носовое украшение черного драккара. По обе стороны от него теснились бойцы, многие из них держали в руках луки, кое-кто – дротики, но, удивленные странным, отчаянным поведением врага, пока не пускали его в ход. Возможно, ждали, когда корабли еще больше сблизятся. Кайндел видела очень хорошо, поэтому ей казалось, будто корабль приближается с чудовищной скоростью. Впрочем, на воде и без того восприятие расстояния сильно отличается от того, к чему привыкли обитатели твердой земли. Здесь нужна привычка.
Девушка знала, что в том магическом действии, которое она собиралась применить, главное, как и в иллюзии – зрелищность, потому ждала терпеливо. Но когда за ее спиной (во время чародейного сосредоточения она начинала воспринимать происходящее за спиной так ясно, словно у нее на затылке имелись глаза) реконструкторы стали поднимать щиты, готовясь защищаться от стрел, решила, что уже пора.
– Готье, скажи своим, чтобы держались покрепче, – процедила она.
Развела руки в стороны. По ощущениям, накатившим на нее волной, можно было подумать, будто она запустила пальцы в холодную озерную воду по бортам корабля, хотя это было не в человеческих сила. Да и воду-то она воспринимала не как текучую ледяную жидкость, а как хрупкое монолитное, колеблемое ветром покрывало. Вцепившись в него, девушка сжала пальцы в кулаки (осколки воды брызнули в стороны) и медленно опустилась на одно колено.
Лодья дрогнула. Кайндел казалось, будто она за два толстых троса голыми руками подтягивает к себе груженый КАМАЗ, но одновременно ее посетила такая удивительная легкость сознания и тела, какая и после хорошего отдыха не посещает. Закрыв глаза, она тянула. Когда корабль качнулся и глубоко зарылся носом, некоторые из мореходов испуганно вскрикнули, когда же стена воды встала перед ним, будто океаническая волна, норовящая завернуться «в трубочку» и обрушить на жертву несколько тонн воды разом, завопили почти все.
Накренившись почти под углом в одну восьмую круга, судно решительно пошло в толщу воды.
Девушке не было страшно, потому что она была в себе уверена, но спиной ощущала ужас спутников, упругий, словно ураганный ветер. Даже Рейр, державшийся в паре шагов от нее, то есть ближе остальных, явно чувствовал себя не слишком уверенно, однако доверился ей с куда большей готовностью, чем прочие, и – она чувствовала – готов был в случае чего отшвыривать от нее потерявших голову реконструкторов.
Однако вмешиваться ему не пришлось. Изогнувшаяся наподобие паруса волна охватила лодью, не касаясь мачты и краев реи, обратилась куполом над головой и за кормой сомкнулась с другими волнами, поменьше. Парус хлопнул и обвис – здесь, в окружении студеной ладожской воды, ветра, разумеется, не было. Зато был свет – тусклый, подобный предгрозовому осеннему сумраку. Преломляясь сквозь морщимую ветром гладь озера, он обретал странную рассеянную красоту, которая становилась все более призрачной по мере того, как судно все дальше уходило в глубь воды.
