— Именно поэтому я здесь, с вами. Но ты должен понимать, почему я благодарен. Гуманность здесь ни при чём. Вы делите эту планету с нами, и вы уничтожаете и наш дом тоже. С какой стати мы должны просто стоять в стороне и смотреть, как вы это делаете? Если для спасения планеты от масштабной катастрофы потребуется забрать несколько десятков жизней… почему бы не назвать это просто самообороной?
Честер отчаянно замотал головой.
— Нет! То, что ты говоришь, — это безумие! Бред! Всё и так будет хорошо. Не надо никого убивать…
Эдди махнул рукой в сторону окна.
— Ты не будешь так оптимистичен лет через двадцать… когда уровень моря поднимется настолько, что всё это окажется метров на тридцать ПОД водой. Когда начнутся голодные бунты и ты сам начнёшь убивать за лишнюю пайку хлеба.
— Дрейк, скажи ему!!!
— Ты сам начал этот разговор, — тихо проговорил Дрейк.
Эдди отошёл от окна и взял что-то со своего рабочего стола:
— Честер, я купил для тебя несколько дисков с фильмами. Они очень интересные: из космоса на Землю прибывают разумные роботы, вынужденные сражаться за людей, чтобы спасти человечество и саму Землю…
Честер явно растерялся и не знал, как реагировать. Он шагнул к стигийцу и взял протянутые диски, пробормотав:
— Я… э-э-э-э… Спасибо.
Потом он повернулся к Дрейку, чувствуя себя ужасно глупо.
— Дрейк… Ты уверен, что мне нельзя пойти с вами? Я мог бы быть разведчиком… ну, или просто нести часть снаряжения.
— Не нужно, Честер. Мы справимся, — серьёзно ответил Дрейк. — Нас двоих будет вполне достаточно. Мы тихо придём, сделаем дело и уйдём. Не пройдёт и двух часов, как мы вернёмся.
Честер вздохнул:
— Что ж… тогда пойду смотреть фильмы…
Честер вышел из комнаты.
— Аллилуйя! — воскликнула Элиза, услышав цоканье копыт по мостовой.
Она подбежала к окошку и выглянула на улицу. К дому подъехала повозка, на которой сидели два человека.
— Они здесь!
Её мать выглянула из кухни, вытирая руки фартуком.
— День, о котором мы мечтали и надеялись, наступил! — провозгласила она.
С повозки спрыгнул толстый колонист в сером плаще. Повозка издала протяжный скрип и заметно выровнялась. Толстяк уже шёл к дому, когда вдруг резко остановился, словно вспомнив что-то. Затем он повернулся и направился обратно к повозке.
Элиза в волнении вцепилась обеими руками в подоконник.
— Нет! Что там ещё! Не смей уходить! Неужели это никогда не кончится…
Толстяк покопался в повозке, достал оттуда папку для бумаг и направился обратно к дому. Он едва успел поднять свою мясистую ручищу, чтобы постучать, как Элиза уже распахнула входную дверь.
— Ой! — От неожиданности толстяк слегка вздрогнул.
Элиза невольно уставилась на его брови: они были такими пышными и кустистыми, что напоминали больших, белых, мохнатых гусениц. Толстяк нахмурился, и они зашевелились как бы сами по себе, и Элиза едва подавила неуместное желание потрогать их.
— Дбрутр! — пробормотал смущённый толстяк, неопределённо помахав рукой в воздухе. Белые гусеницы перестали шевелиться и сурово сошлись на переносице. Толстяк достал из папки отпечатанные на машинке листы.
— Здесь проживает Второй Офицер?
— Здесь! Но его сейчас нет дома. Он на службе, — ответила Элиза.
— Это не столь важно. У меня предписание. — Толстяк откашлялся и начал зачитывать. — Согласно «Приказу номер 366» и «Эдикту номер 23» «Уложения об Учёных», вы обязаны обеспечить…
Мать просунулась между плечом дочери и дверным косяком и бесцеремонно перебила толстяка:
— Вы пришли за верхоземкой?
— Э… ну… да!
— Тогда не будем тратить время на всю эту бумажную канитель. Она там!
Несмотря на свою тщедушность, старуха цепко ухватила толстяка за рукав и потянула в глубь дома, в гостиную, где по-прежнему сидела в своём кресле миссис Берроуз.
— Забирайте!
— Это упомянутая персона? — уточнил толстяк.
— Она не персона, она верхоземка. Заберите её быстрее, пожалуйста! — нетерпеливо сказала Элиза. — Только без кресла. Оно не наше, нам нужно его вернуть.
Отложив бумаги, толстяк закатал рукава своего серого плаща. Обойдя вокруг миссис Берроуз, он пощёлкал языком, покачал головой, повздыхал, примериваясь, сколько она может весить, словно она была предметом мебели, а не человеком. Мешковатая ночная рубашка затрудняла расчёты, поэтому он решительно шагнул к женщине и закатал просторный рукав её ночнушки. Элиза немедленно проинформировала его:
— Одежда и бельё тоже наши!
Белые гусеницы пришли в движение, и толстяк с некоторым возмущением уставился на Элизу.
— И что, вы предлагаете, чтобы я всё это с неё снял? Я не могу, это непристойно!
— Не сейчас, не сейчас! — рассмеялась Элиза. — Мой брат может забрать вещи позже.
Успокоенный толстяк продолжал бродить вокруг миссис Берроуз.
— Она совсем не ходит?
— Нет! — горько усмехнулась Элиза. — Она неподвижнее грязи на улице. Оттуда, где она сейчас, не возвращаются. Просто забирайте её и грузите в свою повозку.
Толстяк кивнул, наклонился и поднял миссис Берроуз на руки.
Из угла комнаты раздалось угрожающее рычание, и Колли кинулась на толстяка, оскалив устрашающие клыки.
Толстяк поспешно вернул миссис Берроуз в кресло и отскочил от рассерженной кошки, а мать Второго Офицера всплеснула руками.
— Колли, что с тобой такое?!
— Она у вас перегрелась, что ли?! — воскликнул толстяк.
— На место! Немедленно!
Все мускулы под голой кожей кошки напряглись, словно верёвки, она изготовилась к прыжку.
— Колли! — закричала Элиза и вскинула руку, чтобы ударить кошку. Колли и не думала отступать, и тогда Элиза схватила её за шкирку и потащила в коридор. Устрашающие когти проскребли по потёртому персидскому ковру, затем по полу. Колли отчаянно сопротивлялась, но Элизе всё же удалось затащить её в кухню и запереть там.
— Не представляю, что это с Охотницей! — извиняющимся тоном заметила мать Второго Офицера. — Обычно она чистое золотко, никогда себя так ни с кем не вела.
— Ничего страшного, — великодушно заметил толстяк, перекидывая миссис Берроуз через плечо, словно мешок с картошкой, и направляясь к дверям. — Ах ты… забыл! Вы не передадите мне мои бумаги?
Старуха сунула папку ему под мышку, и толстяк вышел из дома. Элиза и её мать стояли на пороге и смотрели, как толстяк укладывает миссис Берроуз в повозку. Из кухни доносились завывания и рычание Охотницы.
— Да что это с ней случилось? — пробормотала старуха. — Я ничего не понимаю.
