Нас разделяет какая-то сотня локтей. Я отчетливо вижу на передней колеснице Ронана Нехта. Он сам – и возница, и боец. Напряженные руки слиты с поводьями, спина выгнута и напряжена струной, облако золотых волос развевается на ветру. С морд его взмыленных коней падают крупные клочья пены. Восемьдесят локтей. Семьдесят.
– Стоять!!! – Крик Фрэнка страшен. Он разносится над строем, и его нет нужды повторять. Пот струится по моему лицу, щиплет глаза, но стереть его превыше моих сил – руки мертвой хваткой стиснули оружие, и освободить его сейчас можно, лишь обрубив пальцы.
Шестьдесят локтей. Пятьдесят.
– Дротики!!!
Фрэнк – а вместе с ним и все остальные – делает левой ногой шаг назад, вскидывая вверх руку. Ну же!
Первый ряд лавы начинает поворот, бойцы в колесницах готовят пращи и дротики. И тут земля под копытами упряжки Ронана расходится, как жадный рот. За несколько ударов сердца гигантский ров рассекает центр равнины надвое. С диким ржанием, ломая ноги, кони рушатся вниз, справа, слева. Колесницы сталкиваются, а сзади напирают всё новые и новые – взявших разгон скакунов уже не остановить.
– Давай!!!
Пятьсот два дротика взмывают вверх и обрушиваются на сломавшийся строй. Убивая и калеча без разбора. Усугубляя и без того чудовищную свалку и панику.
– Еще!!!
– Еще!!!
Ронану повезло. Его не придавил конь, он не сломал шею во рву, избегнул падающей с неба смерти. С мечом в руке он возникает среди облака пыли уже на нашей стороне рва. Миг – и Фрэнк, только что стоявший рядом со мной, возникает перед хозяином Эората. Длинный меч, сжимаемый обеими руками, шутя отшвыривает в сторону легкий клинок Ронана, на полпути меняет направление и сносит златоволосую голову Нехта с плеч. Тело валится назад, а голова, словно повинуясь чьей-то причудливой воле, падает под ноги Фрэнка. Небрежным пинком скинув ее вниз, он наискось рассекает грудь взбиравшемуся следом за господином эоратцу и торжествующе вскидывает окровавленный клинок над головой.
– Дарэг Клив!!! – ору я, бросаясь вперед.
– Дарэг Клив!!! – эхом отдается слитый воедино рев моих бойцов. – Броэнах!!!
Хотя потери эоратцев ужасны, всё больше и больше бойцов выбираются из губительного рва наверх. Мои воины копьями спихивают их обратно, рассекают головы, рубят цепляющиеся за край рва руки – теперь не до честного боя.
Фрэнк мечется по полю смазанной тенью. В свалке грудь в грудь для широких замахов его меча просто нет места, но ведь в отличие от наших клинков его оружием также можно и колоть. И он колет, перехватив меч одной правой рукой, а легкий топор в левой рассекает без разбора шлемы и кости. Впрочем, мне особенно некогда приглядываться. Кажется, меня уже несколько раз ранили, но в пылу боя, как обычно, этого не ощущаешь. Всё это будет потом – усталость, слабость от потери крови, боль. А сейчас я хохочу, чувствуя брызги теплой густой влаги на лице. Я – Трен Броэнах, Трен, Запятнанный Кровью. Кровью врагов. Мой меч – продолжение руки, серп косаря, собирающего страшную жатву. Меня не остановить!
А справа и слева, огибая свалку по широкой дуге, уже спешат последние ряды колесниц, вовремя успевшие остановиться. Их не так много – едва ли треть от общего числа, – но этого более чем достаточно. К счастью, оставшиеся проходы слишком узки для развернутого строя. Больше десяти упряжек в ряд там просто не пройдут, да и те не будут иметь места для маневра. На них надо напасть именно там, потому что если хотя бы пара десятков прорвутся и зайдут нам за спину, всё это будет напрасным.
– Ко мне, Нейлы! – Я бешено работаю мечом, стараясь до подхода колесниц уничтожить побольше пеших врагов. – Ко мне!
Первым меня услышал, разумеется, Фрэнк. Пронзив насквозь какого-то эоратца, он швырнул топор в голову другого, уперся ногой в обмякшее на клинке тело, освободил меч и, вновь сжав рукоять двумя руками, превратился в стальную мельницу. Два десятка ударов – и воин пробился ко мне. Я без слов указал ему на приближающиеся колесницы.
Фрэнку хватило одного взгляда для того, чтобы всё понять. Выругавшись сквозь зубы, он помчался налево, наперерез ближайшей колеснице. С полсотни моих бойцов, вырвавшись из свалки, побежали следом.
Колесница была уже рядом. Боец, стоящий позади возницы, готовил к броску копье, должно быть, предвкушая, как он сейчас пронзит этого наглеца, осмелившегося заступить ему дорогу. А Фрэнк, казалось, окаменел, широко расставив ноги и держа меч перед собой. Но неподвижность эта, как я уже успел узнать, была рассчитанной вплоть до доли мгновения. Колесничный боец так и не успел воспользоваться своим копьем, осев на дно повозки с торчащим из горла кинжалом. А Фрэнк уже отпрыгивал в сторону, перерубив ближайшей к нему лошади сразу обе передние ноги. Одновременно с этим кто-то из подбежавших воинов мощным ударом топора разбил голову второй и прикончил возницу. Затем несколько копий поразили сразу обеих лошадей соседней упряжки.
Что произошло дальше, я не видел: сразу двое врагов бросились на меня, действуя на удивление слаженно. Лишь своевременная помощь кого-то из наших позволила мне выйти из этой схватки победителем, отделавшись потерей щита, измочаленного в щепки. Судя по всему, на левом фланге атака захлебнулась. Эоратцам пришлось отказаться от преимущества, даваемого повозками, и спешиться. Фрэнк, возглавивший примерно треть моих бойцов, стал той скалой, о которую разбилась волна врагов. А вот справа никем не сдерживаемые колесницы всё-таки прорвались. Я понял это, когда вокруг меня вдруг стали падать воины, пораженные копьями и камнями. Перебирающиеся через ров эоратцы, кажется, тоже поняли это и удвоили натиск, чтобы дать товарищам возможность замкнуть кольцо.
Крики, лязг, топот, ржание, стоны – непривычный человек, должно быть, ужаснулся бы от такого чудовищного смешения резких и неприятных звуков. Непривычный и праздный. Нас же всех – и друзей, и врагов, обуянных лишь желанием сохранить свою жизнь и отнять жизнь противника, – словно лишили слуха. Именно поэтому я далеко не сразу понял, когда замахнувшегося на меня копьем эоратца разрубил от плеча до ребер секирой могучий черноволосый воин. Клановая расцветка его пледа была совершенно отличной от цветов Нейлов или любого другого рода в моем подчинении. И при этом я был твердо уверен, что знаю ее.
Лишь когда свежие силы чужаков втянулись в схватку, когда натиск воинов Ронана сначала ослабел, а потом и вовсе сошел на нет, я осознал, что вновь могу различать звуки. И тут же услышал, как всё громче и отчетливее звучит над заваленным телами полем яростно-торжествующий рев: «Арр-ррайд!!!»…
Ни один воин Ронана не ушел с поля боя живым. Наши потери тоже были велики – уцелел едва ли один из каждого десятка бойцов, и каждый был ранен. Многих, очень многих мужей, братьев и сыновей оплакивали той ночью женщины Темры-на-Форайре. Тело моего отца, Кернана Калада, так и не нашли. Впрочем, у меня оставалась надежда, что отец жив, и приказал продолжать поиски. А сам, позволив Майре и матери наскоро перевязать свои раны, отправился встречать неожиданных союзников.
