— Я понимаю, что ты пришел за помощью, за подсказкой, советом. Но единственное, что тебе нужно научиться делать, это не противопоставлять себя миру. Будь частью его… Сначала любить, а потом быть любимым; сначала отдавать, а потом брать; сначала производить, а потом уже потреблять. Не разворачивай все события на себя, не ищи виноватых и не оправдывайся. Просто делай, что считаешь нужным. Не мешай никому принимать решения, даже, если они не совпадают с твоими планами. Пойми, наконец, что марионеток с бьющимся сердцем существовать не должно!
— Я не пытался…
— Не оправдывайся. — Совсем тихо повторил Тальцус. — Позже ты повторишь эти слова для себя и поймешь, как давишь на окружающих тебя людей.
— Тальцус, ты говоришь утопические вещи. Человеком всегда движет эгоизм!
На какое-то мгновение мне показалось, что кто-то вошел в кабинет, такой быстрый пронзающий взгляд кинул псионик сквозь меня. Но потом в памяти всплыл далекий урок литературы и стершаяся было из памяти любимая преподавательница… Я услышал маленький кусочек из урока Тамары Петровны, впервые для нас упоминавшей о разумном эгоизме… Наверно только почти десять лет спустя я был способен понять эту мысль… Я тряхнул головой, прогоняя наваждение.
— Не стоит пытаться убедить меня в исключительной положительности населения твоего мира… Я успел познакомиться и с обворовывающими моряками, продающими людей и с контрабандистами, платящими псионикам плату за охрану.
— Саша, я не пытаюсь тебя ни в чем убедить. Ты искал совета, я показал тебе путь, который выведет к свету. Мой мир не идеален! Но не случайно ты хочешь в нем остаться. И не дар Андреса, сулящий тебе безбедное существование, привлекает тебя здесь больше всего. Тебя привлекает чувство свободы и осознание, что здесь тебе будет место.
Я смотрел на псионика, не желая продолжать разговор. Тальцус кивнул мне и пошел по своим делам, не прогоняя и не прощаясь.
Пройдя в отведенную мне еще по прибытии келью, я открыл дверцу шкафа. Протянул руку на самую верхнюю полку, пытаясь нащупать меч. Разве мог исчезнуть артефакт, видимый лишь единицам людей? Какую шутку играло сознание с людьми, не видящими меч из тумана, я не знал. Но то, что взять в руки его без моей помощи невозможно, было очевидно.
Знакомое тепло разлилось по телу, будто напоминая о важности и не иллюзорности вещи в руках. Не сила это была, а лишь напоминание, вложенное создателем. Я вспомнил о крыльях Им Каруса, созданных для дочери. Что должен был ощущать человек, надевший созданный любящим отцом подарок? Возможно, именно та забота, любовь и напоминание, которые могли быть частью души крыльев и тянули меня завладеть ими? И крылья, как проверка на соответствие, должны были выносить свой вердикт…
Поднявшись на цыпочки, я положил меч на прежнее место и направился к башне летунов. Двумя, может быть тремя параллельными потоками неслись мысли о крыльях, Марго и мне самом, мечущемся и беспокойном. Я не верил в случайности, пытаясь раскопать причины происходящего и уже случившегося. Возможно, потому я и стал писателем. Я не видел себя в другой роли, подчиненный постоянно копошащимся и анализирующимся сонмам мыслей. После жесткой лекции Тальцуса в голове вырисовывались знакомые картины вроде бы не связанных доселе раздумий. Теперь же они стремились к единству.
Этот мир в лице Тальцуса хотел видеть меня гармоничной личностью, успокоившейся и счастливой. Я бы и сам не против успокоиться и отогнать боль, сомнения и тоску, окружавшие меня плотным коконом. Но не реально это было осуществить до тех пор, пока столь милый мне человечек рвался домой и мучил меня неопределенностью.
Совершенно отчетливо понимая право Марго желать возвращения, я не мог смириться с этим и не хотел отпускать. Уже не в мыслях даже, а где-то в глубине души засело едкое страдание и неугомонность, толкающая испытать большие эмоции, большее унижение или большую боль. Что угодно, лишь бы не возвращаться к пониманию того, что скоро она уйдет окончательно. И когда я снова погружался в самокопание, перед глазами взмахивал сверкающими крыльями подарок Им Каруса любимой дочери. И наступало понимание.
Тысячи лет назад, как и сегодня, единственное пожелание любящего отца могло быть пожеланием счастья. Сколь иллюзорно и неописуемо это пожелание, столь и ясно оформлено и понятно внутри самого человека. Счастливый человек никогда не сможет описать своих чувств. Но в глубине своего существа он будет понимать, и осознавать внутреннюю силу, ощущать спокойствие и твердость, единство и уверенность. Мог ли один из сильнейших творцов прошлого разбить чувство счастья на маленькие составляющие чувств и эмоций и вложить эту «информационную составляющую» как условие для полета? Забираясь на летуна в этот момент, я рассмеялся. Хорошо, что эта птичка не запрограммирована скидывать несчастных наездников…
Мы взмыли вверх, я вдохнул прохладный осенний воздух — само небо. Даже, просто полет на птице мог подарить мгновения восторга. Лишь стоило отпустить мысли и ощутить радость жизни. Улыбаясь себе и мгновению, я смотрел на паутины тропинок внизу. Так редко приходило это освобождающее чувство, так неуловимо оно было и кратковременно! Казалось, умри сейчас, и я считал бы, что прожил долгую счастливую жизнь. Только в подобные моменты освобождения человек становился бесстрашным перед лицом смерти. Как жаль, что они так редки…
Закусив губу, я поднял голову от созерцания земли. Вдруг стало неуютно и противные сквозняки поползли под одеждой. Счастье — на то оно и счастье, что может быть лишь мгновенной вспышкой, и никогда — продолжающимся постоянно. Оно тоже, конечно, разное — простое житейское, семейное или же абсолютное. Лишь в момент кратковременного и возносящего абсолютного счастья было бы действительно не страшно умереть… Вот что приберег папочка Им Карус для своей выходящей замуж дочери… Вот когда последующие владельцы крыльев падали и разбивались… Что ж, по крайней мере я понял, что умирали они счастливыми…
Закрыв глаза и доверившись птице, я глубоко вздохнул. Какой-то жестокий и глупый артефакт привлек мое внимание. Неужели они, эти практически совершенные ланиты, эти маги и псионики не могли понять простой программы, заложенный в крылья Им Каруса? Пожелание легкой и счастливой смерти… Мрачно как-то стало сразу в этом мире, гадко и холодно.
Совершенно неожиданно для себя я понял, что закончился поток птиц с Северных земель. Покрутив головой и удостоверившись в чистоте неба, я лишь улыбнулся.
Дойдя до резиденции Гильдии, поднялся к Эзнеру.
— Кларисс не дождалась тебя и попросила передать приглашение. — Проговорил он, когда я вошел.
