— Привет тебе, отец Илларий, — сказала Ута.
— Привет и тебе, Ута из Красной крепости, — вежливо ответил девушке отец Илларий. Говорил он на горском хорошо, но слишком старательно.
— Монах, не тебе судить о чести мужчины! — закричал князь Тигран, топорща усы. — Ты чужеземец, ты не знаешь наших обычаев…
— Разве в обычаях горцев угрожать женщине? Грубить священнику? — строго спросил отец Илларий. — Я слышал достаточно из вашего разговора, чтобы понять, что ты ведешь себя недостойно. Пойдем, Ута из Красной крепости, мы проводим тебя. При нас этот нахал не осмелится угрожать тебе…
— Ты назвал князя из дома Варги нахалом? — князь Тигран выхватил кинжал. — Ты думаешь, твоя бабья юбка защитит тебя от мести мужчины?
Отец Илларий быстро выхватил свою плеть и ловко, одним щелчком, выбил кинжал из руки князя.
— Молокосос, — сказал отец Илларий с презрением, наступив на кинжал. — Удались, пока моя плеть не оставила отметин на твоем лице. Кинжал свой получишь от отца Варпета.
Князь Тигран хотел еще что-то сказать, сделал движение, как будто собирался оттолкнуть священника и поднять кинжал, потом до него что-то дошло — может быть, имя католикоса? — и он, попятившись, развернулся и бросился прочь. Ута захихикала.
— Ты была права, Ута из Красной крепости, назвав его глупцом.
— Как и ты, отец Илларий, назвав его нахалом, — вежливо отозвалась Ута. — И ты так хорошо управляешься с плетью! Это потому, что ты немножко воин, а не только монах?
— О, нет! — отец Илларий улыбнулся, поднял кинжал, спрятал его в складках рясы. — Наша церковь называется бичующей, и ее символ — плеть, то есть бич, подобный тому, которым Христос изгнал торгующих из храма. Младшие священники или послушники нашего братства вооружены настоящими бичами, и каждый из нас обучен пускать их в ход в случае нужды. Богохульство, преступления против церкви, против нравственности, против закона Межгорья наказуются бичеванием. Конечно, этот юнец не принадлежит к нашей церкви, и я вряд ли по-настоящему бичевал бы его. Но он очень меня рассердил. Я расскажу отцу Варпету и попрошу его принять меры. Это не дело…
— О! — Ута задумалась. Конечно, князь Тигран вел себя ужасно, но…
— Я могу тебя попросить, святой отец, не рассказывать католикосу из-за чего ты поссорился с князем Тиграном? — робко спросила Ута. — Князь может затаить злобу. Тем более я ведь не горянка, многие горцы ведут себя так, и даже хуже с нашими людьми. На землях князя Варгиза, конечно, такого почти никогда не случается, однако я слышала, что в других местах это в порядке вещей.
— Ты боишься его мести, и того, что закон и обычай не защитят тебя? — спросил отец Илларий, сдвинув брови.
— Я не боюсь, хотя ни закон, ни обычай меня не защищают, тут ты прав, святой отец, — сказала Ута. — Но если он действительно женится на Аник… На землях князя Варгиза много шаваб. И моя семья живет там. Он может начать мстить всем подряд, мне кажется, низости у него хватит.
— Сомневаюсь, что князь Варгиз согласится выдать свою единственную дочь за этого молодца, — покачал головой Илларий. — Князь Варгиз — мудрый человек, и я не думаю, что его дочь может польститься на внешний лоск при внутренней гнили…
— Ах, отец Илларий, — воскликнула Ута, чувствуя, что ее глаза снова наполняются слезами, — да ведь если родители договариваются, не то, что невесту — даже и жениха не всегда спрашивают о его согласии! И род Варги действительно силен, и их действительно много, а князь Варгиз стар и болен…
Отец Илларий покрутил головой, но ничего не ответил.
Молодой человек, все время простоявший молча, с глупой улыбкой слушая препирательства старшего монаха с князем Тиграном, а потом разговор Уты с отцом Илларием, при виде слез девушки сморщил лоб, закрутил головой и что-то спросил на языке равнин. Оказывается, он не был горцем, этот черноглазый, чернобородый и черноволосый монах.
— А?.. Да, конечно, — сказал отец Илларий. — Позволь мне, Ута из Красной крепости представить тебе моего спутника. Его зовут Лука. И он озабочен видом твоих слез. Не сделал ли тебе больно этот нахальный князь?
Ута смутилась.
— Нет, это я так, — пробормотала она, утирая слезы, — это я из-за подруги. Спасибо, брат Лука. Но не беспокойся, все хорошо.
— О, он не брат, он не принял сан, только готовится к этому. Возможно, что ему никогда и не придется «обручиться церкви», как это у нас называется, — сказал отец Илларий и, обратившись к своему спутнику, произнес несколько слов на языке равнины.
— Он не уверен, чувствует ли настоящее призвание? — полюбопытствовала Ута. Она никогда не могла понять, почему люди, молодые и полные сил, отказываются от мира, чтобы затвориться в монастыре и усмирять плоть. Самой ей такое желание было чуждо и странно.
— Нет, призвание здесь ни при чем, — мягко ответил отец Илларий, но по его тону Ута поняла, что не нужно больше задавать вопросов на эту тему. И она спросила о другом:
— Я не видела ни тебя, святой отец, ни твоего спутника на пиру. Значит ли это, что вашим священникам нельзя принимать участие в праздниках мирян?
Отец Илларий улыбнулся.
— Может быть, продолжим прогулку, и я расскажу тебе немного о нашей церкви? Я вижу, ты этим интересуешься, — предложил он.
— Церковь Межгорья, именуемая также бичующей или церковью святого Видгорта, — начал он размеренным тоном, как будто читал лекцию, — выросла из ортодоксальной, или традиционной, христианской церкви, похожей на вашу, горскую…
— Извини, что перебиваю тебя, отец Илларий, но я не принадлежу горской церкви, — сказала Ута. — У нас, шаваб, свои обычаи, свои книги и свои священники.
— Но ты христианка? — отец Илларий дождался утвердительного кивка Уты и продолжал: — Как бы то ни было, бичующая церковь отличается от других тем, что во главу угла ставится образ Христа, изгоняющего торговцев из храма, как я уже говорил тебе. Христос бичующий, а не милосердный, и понятие греха у нас толкуется несколько иначе. Истинно чистой и безгрешной жизнью живут только лишь хлебопашцы, питающиеся плодами земли, возделываемой ими. Ибо сказано: «В поте лица ешь свой хлеб». Торговля же — занятие греховное, греховно так же мудрствовать и размышлять, ибо «блаженны нищие духом», а также «будьте как дети»… Я не буду вдаваться в тонкости, не хочу утомлять тебя, и, к тому же, не всегда могу подобрать верное слово, я еще не силен в горском. Надеюсь, ты уловила суть?
— Уловила, — сказала Ута. — Но ты очень хорошо говоришь на горском, отец Илларий, неужели ты выучил его всего за год?
— Я знал немного горский и прежде. В Дане тоже живут горцы, знаешь ли, к тому же при дворе короля нужны толмачи, то есть переводчики с разных языков. Мы, священники бичующей церкви, берем на себя мирские грехи — я имею в виду, различные сферы знания, науки, торговлю и так далее, чтобы елико возможное число мирян могло спастись. Так заведено в Межгорье. Есть разные мнения по поводу того, губим ли мы души, или же, наоборот, спасаемся, но это тема для богословского спора, а не для беседы с девицей. В последние десятилетия и некоторые миряне стали овладевать науками, необходимыми им в повседневном бытии, появились торговцы из мирян, даже лекари; жизнь заставляет, знаешь ли… Но — возвращаясь к твоему вопросу о нашем с Лукой неучастии в пиршестве: время проведения праздника, совпавшего с Пасхальной неделей (а Святую Пасху мы чтим так же, как и вы) пришлось на мрачный и тягостно достопамятный нам день убиения святого Варфоломея, основателя бичующей церкви, именуемого у нас также Варфоломеем Очистителем. В память о нем у нас установлен трехдневный строгий пост, когда миряне могут вкушать лишь растительную пищу, а духовенство позволяет себе только воду, некоторые усердствующие даже и от воды отказываются. Так что, как ты сама понимаешь, нам не место было в эти дни на пиру. В другие же дни участие в мирских торжествах и праздниках нам не возбраняется, даже и напротив, поощряется, ибо сказано: «Иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое…»
