Итак, вы можете спросить: как Еруслану удалось так скоро покинуть черноморовы покои? В самом деле: поначалу никак не мог проникнуть во дворец, а убрался оттуда так скоро, что даже дивоярец с его попутчиком не смогли его застать. Всё просто, ведь это же сказка, там случаются чудеса и почище. Ведь бороду-то черноморову богатырь забрал себе и обвязался ею, как шарфом поясным. А далее вышел он с Радмилой спящей на руках к открытому окну и сказал: неси нас, борода. Так и добрался до коня. Вот и всё, а вы что думали?
Теперь же, когда конец пути так близок, устал наш Еруслан. И то сказать, сколько вёрст он отмахал по бездорожью, в какие переделки попадал, сутками постился, сутками не спал. Но вот теперь, когда всё самое дурное осталось позади (так думал он), и праведный герой уж предвкушал фанфары, свершилось тайное злодейство, про которое не то что Еруслан — мы все забыли!
Всё было просто и на удивление удачно: подкрался Фарлаф и с одного замаху пронзил мечом грудь Еруслана. Правду говорят: дурное дело многого ума не просит. Потом Фарлаф берёт себе Радмилу — хорошо, что дева спит! — и тихонько смылся, хороня в ночи своё деяние.
А далее уже фанфары — в Киеве его встречают, дивятся, правда, что не кто иной, а жирный витязь Радмилу спас из плена. Тут свадебку играть бы, а невеста спит! Сколь ни будили, сколь в уши ни кричали — не вышло ничего. Вот так дивно то и получилось, что чары северного колдуна спасли всё дело — раз перед алтарём невеста присягнуть не может, значит нету свадьбы. Так всё и осталось: Радмила спит, Фарлаф в печали, князь в недоумении, бояре в замешательстве, народ в надежде.
* * *
Лежит однако Еруслан с открытой раной в сердце — безнадёжно мёртв. Отчего же доспехи дивные его не защитили? Всё просто: устал отважный витязь носить на себе тяжёлое железо и снял его. Ведь всё плохое позади, а впереди лишь счастье, радость и веселье! К тому же, обнимая нежно свою Радмилу, опасался он поцарапать щёку юной девы своим нагрудником из стальных пластин, или невольно отпечатать на её руке рисунок кольчуги с драгоценными камнями. Конечно, были и иные соображения: мечталось ему, что она глаза откроет, а он наряжен в новую одежду, которую берёг до этой встречи. И это тоже, впрочем, пустяки. На самом деле какой же молодой мужчина не захочет ощущать тепло своей любимой, отделившись о неё металлом?! Ну да, конечно же, обнимая её со сдержанной такому случаю страстью, он предпочёл легко одеться.
Лежит герой мертвее мёртвого, и только руки ещё как будто хранят сон любимой, но обнимают пустоту.
Кажется, на этом всё — ничто не может вернуть мёртвого из царства призрачных теней. Ещё немного, и покинет дух Еруслана его тело и будет вечно блуждать над просторами Селембрис, тревожа тех, кого знал и помнил. Ведь в образе витязя скрывался не кто иной, как неудачливый ученик лесной колдуньи. Тот, кого пятнадцать лет звали Долбером. Тот, кто надеялся, что в его прошлом скрыта тайна, и что на самом деле его происхождение от благородной крови. Так то или не так — теперь никто не скажет. Но что-то странное во всей этой истории имеется. Все здесь всех забыли: забыл и Долбер друга-дивоярца. А тот в свою очередь якшается, как с другом, со своим врагом заклятым. Да, вот такова таинственная подоплёка этой всей истории, а внешне все события идут, как в настоящей сказке. А по сказке тут вскоре должен появиться таинственный отшельник — старый Финн. Он должен обратиться вороном и отправиться к далёким двум источникам в горах. В одном из них течёт вода мёртвая, в другом — живая. Вот Финн возьмёт тех вод в два маленьких фиальца, вернётся с влагою волшебной и оживит сначала мёртвою водою, потом живою Еруслана.
Да, в сказке это так, на то она и сказка. В действительности же всё несколько иначе. Всё дело в том, что зона наваждений, или как её ещё называют — зона сказки, на самом деле населена самыми настоящими людьми. Кто-то из них прекрасно ужился в богатых землях, а кто-то ещё проходит свою сказку — всему есть место. Там много волшебного, таинственного, чудесного, но всё же законы те же, что в Селембрис. А в Селембрис смерть — это смерть. Если бы не эта непреодолимая проблема, то многое в этой волшебной стране было бы иначе. Но это так. Даже бессмертные в ней умирают, если их поразить мечом в сердце, или отрубить голову. Могут умереть не сразу — как гигантская голова, но о голове иной разговор — тут древнее свершалось колдовство и о происхождении необыкновенно живучего великана пока нам не известно — мы видели лишь эпизод из тайны, которая даже для дивоярцев была тайной. Было в этой волшебной стране нечто более удивительное, что знают нынче дивоярцы.
Так вот, как было сказано, смерть — это смерть. И никакая вода, живая или мёртвая, тут не поможет. Да, на этом сказка должна закончиться, а Долбер должен умереть. Как ни прискорбно, это так. Ведь нет рядом той русалки, что утащила в воду Ромуальда, заклятого врага нашего героя. Она одарила юношу погибшего некоей призрачной жизнью, но по сути превратила в нежить — есть такие существа в Селембрис. Нечто странное, оставшееся от прежних времён великой силы, о которой много слышал Лён, и скупо отзывался Румистэль, но которая поныне сотавляет тайну даже для всезнающего Дивояра. Так, есть ли способ вернуть умершего из смерти? Сейчас узнаем, или сказка останется без доброго финала.
Ночная мгла, которая хоронит под своим плащом немало гнусных дел, постепенно разрежалась. Безмолвна степь — ни птицы, ни мышки, ни кузнечика. Как будто уже царство мёртвых наступило для погибшего ужасной смертью витязя. Кажется, что встанет он сейчас и обведёт вокруг себя потухшими очами, а потом побредёт, шатаясь, куда-то в мутную рассветную мглу. Придёт на поле, усеянное мёртвой плотью, ляжет рядом с мертвецами и скажет мёртвым голосом: я с вами, братья.
Но, миг прошёл, и свет утра рассеял тьму, а вместе с ней и все нелепые страхи — смерть есть смерть. Зато из мглы к мертвецу шла странная фигура: туманы сивые клубились за её спиной, сползали наземь и растворялись. Казалось, будто некто, похожий на человека, явился в миг один из совсем другого места. Как будто только что оставил он свой гористый край, лишь прихватив с собой клубы холодного тумана. И вот идёт он ровной походкой, как будто невесомой, и вырисовываются в рассветной мгле и его длинные седые волоса, и длинная одежда, напоминающая саван. И шкура волчья на плече.
Подошёл, взглянул на тело, печально проронил: погиб. Потом подумал и заговорил снова, обращаясь сам к себе:
— Но, как же так? Он в Поиске, а Эльфийский Жребий не позволит умереть тому, кого призвал на помощь Ищущему. И вот теперь я вижу то, чего быть не должно: он умер, а помощь не пришла. Он не перенёсся в волшебные эльфийские сады, не очнулся у подножия Великого Холма цветочных эльфов. Не напитался их живительной волшебной силой. И не призван победной песней великого Дивояра.
