— А книжку у меня украли, — невесело усмехнулась Кристина. — Но, надеюсь, там и правда был воск… — «Иначе я отправлю его на пытку», — подумала она то ли в шутку, то ли всерьёз. — Спасибо вам, добрая женщина.
Она заплатила Магдалине, как и обещала, в два раза больше, чем та попросила, и вышла из её тёплого дома, сжимая в руках флакон с зельем. Когда Кристина уже садилась на коня, поддерживаемая капитаном Фостером, то увидела, как к дверям дома травницы подходит небольшая толпа женщин: скромно, но тепло и по меркам простолюдинов нарядно одетые, смеющиеся и о чём-то без умолку болтающие, они все вышли откуда-то из глубин улицы. Наверное, это и были те соседки, о которых говорила Магдалина… И среди них точно была её внучка, но Кристина, сколько ни приглядывалась, не смогла в вечерней мгле разглядеть очертаний девочки — видимо, она просто затерялась в толпе взрослых.
Впрочем, Кристина быстро забыла о внучке травницы. Она пришпорила коня и поспешила в замок: господин Гленн сидел взаперти полдня, да и письмо ждало, чтобы его наконец-то расшифровали… Леди Коллинз не терпелось разрешить все недопонимания, разобраться со своим подозрительным наставником и вернуть в свою жизнь долгожданное спокойствие.
***
Господин Гленн влетел в кабинет без стука — слишком уж резво, учитывая его бесконечные жалобы на больные кости и неизменную трость в руке. Впрочем, трость и сейчас была при нём — чёрное дерево и белый костяной набалдашник. Освальд выглядел взволнованным и разозлённым, и Кристина этому ни капли не удивилась. Она посмотрела на него спокойно и строго, как обычно он сам глядел на неё, когда обучал красноречию или объяснял значения рун.
Кристина сидела в отцовском кресле за столом, гордо выпрямив спину. В то морозное, но светлое утро она нарочно надела своё лучшее платье из синей шерсти с шёлковой отделкой на рукавах и мелкими жемчужинами на воротнике, чтобы казаться более взрослой, величественной и властной. Однако волнение выдавали руки, лежащие на коленях и нервно сжимающие письмо. Она проявила его ещё вчера, только вернувшись из дома Магдалины: окунула в зелье кисть и медленно, осторожно смазала тонкий пергамент. Тут же на нём начали проявляться буквы, и Кристина с облегчением выдохнула: повезло, что господин Гленн использовал именно воск.
И теперь это письмо со страшными, леденящими душу словами было у неё в руках как доказательство подлости и гнилости человека, которого она считала наставником, учителем и другом её семьи.
— Как это понимать, миледи? — ядовито поинтересовался он, врываясь в кабинет. Тут же кашлянул, и было заметно, что дышит он тяжело — явно торопился. — Сначала в моих покоях устраивают какой-то обыск без моего разрешения, потом меня вовсе запирают, а вы отказываетесь меня принимать… Что происходит? С тех пор, как я вернулся, в замке творится полная ерунда, и я, право…
— Что это?
Кристина подняла руку с письмом, и господин Гленн изменился в лице. Ярость погасла в его взгляде, а её место занял настоящий испуг. Прижав руку к груди, он уставился на письмо, будто надеялся, что оно исчезнет, испарится, сгорит… И у неё не останется доказательств его злодеяния. Но у господина Гленна, конечно, не получилось испепелить взглядом кусок пергамента, и от улики он себя не избавил.
Кристина усмехнулась.
— Я не в курсе всех подробностей, — продолжила она вкрадчиво, — но позвольте поинтересоваться, сквайр Освальд… — Она впервые, кажется, назвала его по фамилии, да ещё и сквайром, как того требовал этикет, а не привычным господином. Освальд почти никак на это не отреагировал, продолжая с истинным ужасом смотреть на письмо и побелевшими пальцами стискивать ткань чёрного камзола на груди, а Кристина поднесла пергамент поближе к лицу и, небрежно окинув его взглядом, прочитала несколько отрывков: — «Вопреки моим ожиданиям всё ещё жив…», «Пришло время мне ясно и конкретно выразить свою просьбу, а вам — исполнить её…», «Следует сделать всё быстро и незаметно, обставив как смерть в бою или от полученных ран…». И так далее, и тому подобное. — Кристина свернула пергамент и положила его себе на колени, впившись пальцами в резные подлокотники кресла. — Вы не упоминали имени в своём письме, но я сразу поняла, что речь шла о моём отце.
Господин Гленн молчал, постукивая указательным пальцем по набалдашнику трости и тяжело дыша. Кристина же с трудом сдерживала дрожь и безуспешно боролась с волнением. Внутри у неё всё кипело от страха и тревоги: она лишь внешне старалась вести себя уверенно и надменно, но душа её безжалостно пылала, и сердце бешено билось, и пульс грохотал в ушах… В наполненной утренним светом комнате было хорошо натоплено, но Кристина ощущала холод, сковавший всё внутри, и усиливающийся озноб. Она очень боялась сказать что-то не то, выставить себя в глазах своих людей слабачкой и неумехой, неспособной решить внезапно вспыхнувшую проблему. Она на миг закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться и просчитать, что делать дальше, а когда открыла их, то обнаружила, что господин Гленн смотрел на неё без страха и недоумения — зато с вызовом.
Он считал, что она ничего не сможет сделать ему. И он ошибался.
— Позвольте спросить, почему вы желаете смерти моему отцу и зачем заказываете его наёмному убийце? — поинтересовалась Кристина непосредственным тоном, будто спрашивала о чём-то бытовом, приземлённом, привычном. И обрадовалась в глубине души, что голос не дрогнул. Она сцепила пальцы в замок, стараясь унять дрожь, и закинула ногу на ногу. — Вы так надеялись, что лорд Джеймс падёт в бою, но, не дождавшись, решили взять дело в свои руки… Ну, отчасти.
— Потому что твой отец свёл в могилу мою милую Лилиан, — выпалил вдруг господин Гленн и опустил голову с глухим выдохом.
Кристина замерла, ошеломлённая. Суть этих слов далеко не сразу дошла до неё: по отдельности они имели смысл, но сложить их в общую фразу никак не получалось.
— Но… — проронила она растерянно. — Это же не он, это же…
Леди Лилиан заразилась чахоткой именно в родном поместье, отец в этом не виноват!
— Из-за твоего отца наш род, род Освальдов, почти вымер! — продолжал говорить господин Гленн, голос его звучал хрипло и глухо, что пугало не меньше, чем полный ненависти взгляд. — После того поветрия чахотки в живых остался только я, и что сделал твой отец? — С явным трудом набрав в грудь побольше воздуха, он выговорил: — Ни-че-го!
Опешившая Кристина не знала, что ответить. А что должен был сделать лорд Джеймс? Освальды — не его прямые вассалы, их сюзерен — граф Орелл, почему он не помог, если это требовалось? Да и сам сквайр Освальд… Почему он, осознав, что его род вымрет, тут же не женился и не произвёл на свет наследника?
Пытаясь хоть как-то оправдать своего отца, Кристина покачала головой и отрешённо проговорила:
— Мой отец не виноват в смерти мамы…
— Не только твоей матери, но и всего нашего рода. — Голос господина Гленна наполнился ядом ненависти, и Кристина нервно сглотнула. — А я бы смог занять его место рядом с тобой и получить власть над Нолдом… Конечно, восстановить род у меня бы не получилось, — куда мне уже? — но я бы попытаться поднять с колен поместье Освальдов. Построить замок на месте этого нищенского дома, облагородить территории, восстановить разбитые дороги… У меня были бы на это деньги, которых мне так не хватало.
Кристина не знала, что сказать. Речь шла, конечно, о самой благородной цели из всех, что только можно представить, но почему господин Гленн просто не попросил? Или просил, но ему отказывали, и он обозлился и решил действовать более жёстко? Она могла бы расспросить его об этом, выяснить подробности, но язык отчего-то не поворачивался.
Кристина прижалась спиной к спинке кресла, чувствуя, что дрожь в пальцах уже не поддаётся контролю.
— Но ради чего? — вырвалось у неё. — Кому вы оставите ваш облагороженный край?
Господин Гленн усмехнулся и сделал пару шагов вперёд, приближаясь к Кристине. Теперь их разделял лишь массивный дубовый стол — не особо надёжная защита.
