Дальше случалось по-разному, но шаги и ожидание оставались неизменными. Даже если никто не появлялся, а стены или ковер на глазах покрывался плесенью, становясь трясиной. Ночные шаги, как же Дикон их ненавидел… до тех пор, пока кошмары не сменила пустота. Лежать в огромной постели, вслушиваясь в скрипы и шорохи, стараться не думать о Надоре и все-таки думать, проваливаться к утру в глухое забытье, просыпаться за полдень уже уставшим – это было похуже Паоло с Арамоной.
Матушка говорила, что сон покидает грешных и гордых. Нэн шепотом рассказывала, как трусливые сплюшцы шарахаются от тех, кого ищут закатные твари и выходцы. Ричард не молился несуществующему Создателю и почти позабыл старухины сказки, но пустые ночи выматывали и душу, и тело. Еще немного, и юноша приказал бы привести лекаря, но шаги зазвучали вновь. И неважно, чем обернется этот сон, – Повелитель Скал не из пугливых и знает, что лежит в собственной постели, а дом караулят надорские гвардейцы.
Мэтр Шабли объяснял, что сновидения – не более чем отражение дневных забот и опасений, но даже призрачного врага лучше встречать с клинком в руке. Юноша соскочил с кровати, прошел к окну и отдернул портьеры. За стеклами не было ничего, кроме дождя. Дикон распахнул дверь на лестницу – масляные лампы мирно горели, на площадке клевал носом слуга. Заслышав скрип, он торопливо вскочил. Ричард махнул рукой, отступил в глубь спальни и зажег свечи на каминной полке. Шаги зазвучали вновь. Легкие и вместе с тем уверенные, они раздавались из смежной со спальней гардеробной. Дверей там не было вообще, то есть не было наяву.
Ричард улыбнулся тому, что едва не забыл, что спит, и заглянул в гардеробную. Все было на месте – тяжелые сундуки, два кресла, высокий портновский стул, массивное, в полный рост, зеркало и второе – над камином. В нем, меж двух четверорогих подсвечников, спиной к юноше застыла темная фигура. Не смутная, как та, что привиделась в Лаик, а четкая и при этом чем-то неправильная. Зато себя юноша не увидел, как и двери за спиной. Ричард торопливо оглянулся – комната была пуста, а большое зеркало честно отражало слегка всклокоченного хозяина. Дикон нарочито громко рассмеялся и пригладил волосы – на этот раз кошмар занял одно из зеркал, только и всего. Что ж, если ты не имеешь обыкновения отступать наяву, ты не отступишь и во сне. Дик повернулся к превратившемуся в окно стеклу. Гость был там. За его спиной виднелся синий, увешанный дорогим оружием ковер. Юноша узнал пропавшие абордажные клинки и алатскую саблю. Пришельца он тоже узнал, хоть и не мог видеть лица. Ворон! Только в непривычной серебристой одежде, и голова перевязана. Алва снял со стены тускло блеснувший меч и медленно обернулся. Это был не он! На Ричарда смотрело изможденное, но все равно прекрасное лицо с огромными провалившимися глазами. Из-под повязки сочилась кровь, в крови была и… кольчуга! Человек в зеркале поднял клинок, знакомо и тускло сверкнул лиловый камень…
– Святой Алан! – выдохнул Дикон. – Меч… Меч Раканов…
Губы незнакомца раздвинула похожая на гримасу улыбка. Чужак отсалютовал древним клинком, и свечи разом потухли. Непонятно откуда взявшийся ветер убил и свечу Дикона. Спальня тоже ослепла. Юноша стоял в кромешной тьме, не зная, что и думать, и тут опять раздались шаги. На этот раз медленные и неверные, словно идущий был пьян… или ранен?
– Повелитель Скал. – Хриплый голос тоже был усталым и глухим. Живые так не говорят даже во сне. – Я предлагаю обмен. Клинок за клинок. Честь за честь. Память за память. Ты получишь меч Раканов и отдашь кинжал Окделлов… трехгранный кинжал с клеймом-вепрем.
3
Думать не хотелось, говорить – тем более. Хотелось просто лежать, ощущая рядом живое тепло. Несколько часов покоя – это так немного и так прекрасно… Тебя никто не ищет, не торопит, не убеждает, не упрекает. Сообщники, подчиненные, бывшие друзья, будущие враги, все они далеко-далеко, за черными, возведенными ночью стенами. Отплакали свое свечи, дождь – и тот перестал, отдав город тишине. Как же не хочется разрушать хрупкое колдовство, но он должен знать, чем рискует – только жизнью или еще и надеждой. Это последняя ночь, следующую уже отберет заговор. Значит – сейчас. Даже если придется встать и, пожелав счастья, уйти в почти зимний холод. Навсегда.
– Марианна… Марианна, я знаю, вы не спите.
– Потому что не спите вы. – Мягкий укоризненный шепот, мягкое касание невидимых волос. – Хотите вина?
– Нам нужно поговорить.
– Я думала, вы сказали все, что собирались. – В спальне темно, но она сейчас улыбается. Лукаво и призывно. Хорошо, что он не видит, такая улыбка оборвет любой разговор.
– Я знаю, что меня называют Иноходцем, но я – человек. – Спокойствие ушло вместе с тишиной, зато проснулась ревность. – Ваше искусство заставило меня отложить разговор, но только отложить.
– То, что однажды отложено, может ждать до бесконечности. Зажечь свечи?
– Не надо. Марианна, почему вы заставили меня остаться?.. Не сегодня, в ту ночь, когда мы говорили в саду. Вам ничего не угрожало, я никогда… никогда бы не потребовал такой платы.
– Платы? – Женщина отстранилась, потом села. – Я зажгу свет. Откровения лежа – это для девиц… Для таких, как ваша Айрис. Вы хотите знать, почему я вас позвала? Вы красивы, я была одна… В каком-то смысле.
Была, пока не вернулся Валме, а потом вернется Савиньяк…
– Я вам благодарен, но почему вы не сказали правду потом?
– Какую? – Свечи в спальне Марианны были из золотистого воска. Они вспыхивали одна за другой, зачем ей столько света? – Вы хороши в постели и щедры настолько, насколько можете себе позволить. Будь я добродетельна, вы бы все равно стали моим любовником. Если б захотели, разумеется.
Женщина раздраженно отодвинула подсвечник и взяла недопитый бокал. Набросить хотя бы пеньюар она не пожелала. Марианна знала, что делает, поэтому Робер стал одеваться. Даже если баронесса не лжет, он не хочет… Не хочет быть прихотью, не хочет быть добычей, не хочет быть одним из сотни или сколько там их было. И будет…
Он одевался, а Марианна медленно пила вино и смотрела. Она поставила бокал, когда Эпинэ натянул сапоги.
– Валме в угловом будуаре. – Темные брови сошлись на переносице, как у разгневанной королевы. – Будьте осторожны, там собаки. Эвро может напасть без предупреждения.
Валме не ушел? Ждет своей очереди – не сейчас, так утром, когда Первый маршал неизвестно чего умчится к Халлорану?
– Для чего мне Валме?
– Для того, чтобы спросить, когда он был со мной последний раз. Куртизанке вы не верите, спросите дворянина. Марсель не трус, он не станет врать, чтобы избежать дуэли.
