— Когда же ты собираешься отправляться?
— Завтра вечером…— бодро начал жрец, но, увидев, как пренебрежительно хмыкнул киммериец, осекся.— Что-то не так?
— Хочешь, я скажу тебе, что будет завтра вечером?— вкрадчиво начал киммериец, проглотив кусок, и, не дождавшись ответа, продолжил:— Стражники спокойненько подождут, пока вся сотня не переберется на тропу, а после, не торопясь, тщательно прицеливаясь, перебьют нас, как куропаток, с той лишь разницей, что куропатки могут попытаться улететь, а мы нет,— он усмехнулся.— Разве что спрыгнем вниз…
— Ну, хорошо,— с досадой в голосе согласился жрец,— я уже понял, что ты прав и идти придется в темноте, но почему непременно сейчас, а не утром? Все-таки ждать гораздо меньше…
— Утром?— ухмыльнулся киммериец.
— Да!— стоял на своем жрец.
— Когда камни покроются росой и станут скользкими, как подтаявший лед? В нас даже стрелять не придется!
— Но что мы будем делать все это время?— спросил Мэгил, хотя уже понял, что киммериец прав.
— Есть, пить и спать. Ты можешь сочинять стихи,— великодушно разрешил северянин, но, подумав, пояснил: — Ночь уйдет на то, чтобы по найденной Фаном тропе перебраться к Черному Замку и найти надежное укрытие. Затем отправимся спать. Фан будет наблюдать за церемонией последнего дня и, если что-то ему не понравится, немедленно разбудит нас.
* * *
Когда солнце скрылось за вершинами, гигантский провал, укрывшийся в сердце rop, показался им чудовищной пастью Черного Бога, в нетерпении поджидавшего их, чтобы поглотить отряд. Вековые сосны толпились у самого края пропасти, скрывая людей от чьих бы то ни было взглядов, но чувствовали они себя от этого ничуть не лучше. Хотя зуагиры и кочевали всю жизнь по обширной степи, раскинувшейся на бескрайней равнине, что лежала между Кезанкийскими и Карпашскими горами, все в самих горах было для них чужим и пугающим. Спасенные солдаты Бруна, возглавляемые теперь Шомом и Нуком, тоже явно не были горцами.
Лишь киммериец со своими друзьями чувствовал себя легко и свободно. Его интересовало лишь предстоящее дело, а вселявшая в остальных такой ужас пропасть была для него всего лишь досадным препятствием, неприятным, но преодолимым.
— Где тропа?— деловито поинтересовался Конан.
— Посмотри на Черный Замок,— начал объяснять жрец.— Он построен на естественном уступе. Теперь погляди на его левую стену. Видишь?— спросил он, указывая вдаль.— У самого основания, даже несколько ниже него, небольшая площадка, а прямо под ней торчит массивная деревянная опора?— Конан кивнул, и Мэгил продолжил:— Посмотри, от площадки тянется ниточкой неширокий уступ, а под ними чернеют точки крепления опор, давно прогнивших и обвалившихся. Судя по всему, это и есть тот путь, о котором ты говорил.
Конан вновь кивнул, показывая, что все видит, хотя его уже заботило другое.
— Я вижу,— заговорил он,— что тропа начинается несколько ниже того места, на котором мы стоим.— Он обернулся к соколу, сидевшему на ветке молодой сосенки.— Фан, ты видел это?
Киммериец ждал ответа, словно задал свой вопрос человеку, но сокол лишь заклекотал и посмотрел на него.
— Он говорит,— начал объяснять жрец,— что тут ничего не стоит свернуть себе шею, но он уверен, что ты справишься.
Киммериец хмыкнул:
— Благодарю за доверие, но в том, что я пройду где угодно,— он ткнул себя пальцем в широкую грудь,— Я не сомневаюсь! Я говорю о других.
Мэгил картинно развел руками, красноречиво показывая, как бы он ни хотел, ему нечего добавить к уже сказанному. Тогда северянин, осторожно ступая и прячась за стволами деревтев, подошел к самому краю пропасти. В стремительно сгущавшихся сумерках он еще раз окинул быстрым взглядом весь путь, которым им предстояло пройти, чтобы добраться до Черного Замка, и задумался. О чем он думал, никто не знал. Наконец он повернулся и пошел обратно.
— Сделаем так,— сказал он.
Зуагиры и солдаты Бруна слушали, обступив его и Мэгила плотной стеной, стараясь не пропустить ни слова. Фан уселся на ветке над их головами и, свесив голову набок, замер.
* * *
— Я выполню твою просьбу, Рогаза.— Голос Сета звучал мрачно, но в то же время торжественно.— Я сделаю это в память о том, что некогда связывало нас.
— Ты говоришь так…— начала Рогаза.
— …Как будто все уже в прошлом, ты хочешь сказать?— Повелитель Ночи усмехнулся, однако в его голосе не было и следа веселости.— Впрочем, так ведь оно и есть. Посмотри на себя!
Его голос был похож на хлесткую пощечину, на удар плетью. Именно так и восприняла его колдунья.
— Это потому,— она злобно сжала кулаки,— что, ты подло обманул, посмеялся надо мной! — с горечью воскликнула она.
— А чего ты ждала?— Теперь голос выражал явное удивление.— Вспомни-ка те времена, когда ты была прекрасна, как сама ночь! Я, величайший из богов, молил тебя о любви, как простой смертный, а ты смотрела на меня и смеялась! Твоя гордыня была безгранична!
— Да,— медленно проговорила старуха. Теперь, когда, задавленная воспоминаниями, злость ушла, она уже казалась лишь жалкой и беспомощной,— красота и сила… Они пьянят сильней вина.
— Верно,— согласился голос,— и это можно было бы простить деревенской простушке, но Рогаза никогда не была наивной дурочкой. Ты всегда точно знала, чего хочешь, и добивалась своего. Я до сих пор вспоминаю этот постыдный торг — ночь твоей любви в обмен на бессмертие!
— Тогда тебе это не казалось ни постыдным, ни глупым, ни чрезмерным.— С горечью заметила колдунья.— Вспомни-ка, как ты ухватился за вырванное у меня согласие.
— Верно,— вновь не стал спорить голос,— я любил тебя всей душой, но мое чувство вызывало лишь твой пренебрежительный смех. Вот почему я сразу ухватился за твое предложение. Только так я мог показать тебе, чем ты пренебрегла в своей неразумной гордыне.
— Ты просто обманул меня! — в отчаянии воскликнула старуха.
— О, нет!— возразил голос.— Никакого обмана! Припомни-ка получше! Бессмертие! Разве не этого ты потребовала?
— Я имела в виду…— начала она.
— …Вечную молодость?— докончил за нее голос.— Извини, но это товар совсем иного сорта.— Он рассмеялся, но тут же заговорил серьезно:— Конечно, я мог бы одарить ею свою подругу, верную, любящую, заботливую. Больше того, сделал бы это с радостью!— воскликнул он.— Но при чем здесь женщина, продавшаяся мне на ночь, будь она даже матерью моего будущего сына?
— Что ж,— вздохнула она.— Твоя месть удалась в полной мере…
— Не могу сказать, что рад,— изрек голос после непродолжительного молчания.— Но я доволен.
