— Нет, однако он не предупредил «Гамму» о предстоящем налете русских. А обязан был, согласно кодексу чести, подписанному «Бетой» и «Гаммой». Похоже, «прото» стал предателем раньше меня и, кстати, говорливую цифродевицу тоже он придумал, не я. А я не хочу и не могу быть предательницей!
— Ну, что ж, достойно. Пора прощаться, думаю, что тебя скоро найдут, ведь ты теперь можешь кричать и поджигать ветки; зажигалка, кстати, у тебя в кармане. Возвращайся назад в свою «Бету» и делай вид, что ничего не произошло. Верность, как и девственность, восстановимы. А я тебя не выдам.
Майков повернулся, чтобы отправиться восвояси, но тут Надя притормозила его:
— Дай-ка я тебя напоследок чмокну, Василёк. В благодарность за штаны.
— Спасибо, не надо. Твои приставания мне всегда боком выходят.
Уже секунду спустя дорога захватила всего мысли, а еще через десять минут его вывернуло и он увидел на земле «червячок-маячок», тот самый, который проглотил в метрошных катакомбах…
Через полчаса Майков услышал, что летит вертолет. Спасательно-карательный борт пронесся почти что над Василием, шаря всеми детекторами, но он закопался в еловые лапы, и обошлось. Лишившись маяка, он стал для бывших» друзей», также заметен как бородавка на заднице у слона. Вроде бы… Червячок ушел, но бодик ведь остался, а у него модуль связи то ли в самом деле сдох, то ли…
— Эй, Вергилий, или как там тебя, я так понял, что ты тоже на корпорацию «Бета» работаешь.
— Я? — изобразил удивление бодик.
— А на кого же еще, если ты попал в мое многострадальное тело вместе с тем «червячком», который мне эти бетовцы и выписали.
— Ага, с вами говорит призрак, вы ведь уже избавились от вышеупомянутого червяка, срыгнувши так сказать.
— Не надо мне лапшу вешать на среднее ухо; ты — диффузный, разобрался в одном месте — собрался в другом. Сейчас молекулярная механохимия и не такие фокусы позволяет.
— Хорошо, первоначально работал, — сознался Вергилий. — Потом подумал, зачем мне на них работать, если можно на вас; я ж все-таки интеллект, хотя пока и «прото». Вы, более-менее, за равенство и братство, за какую-то справедливость, а Они никогда не посчитают меня равным себе, Они всех остальных только используют и выжимают. Еще со времен Ост-Индской компании. Поэтому я и обрубил модуль связи, мало ли чего бетовцы мне загрузят, если даже брандмауэра[48] нет. И червячка с маячком, между прочим, я выгнал, простимулировав у вас рвотный рефлекс.
— Я поражен, о мой верный вассал, такая преданность. Становись на молекулярные колени, посвящу тебя в рыцари. Вместо меча будет зубочистка.
Сквозь ельник пронесся гул моторов. Не вертолет, что-то по земле едет. Сперва посмотрим что, не выставляя на показ свою личность.
Василий залег в колючих кизиловых кустах и боевой запал сразу исчез, хотелось лишь проклинать тот день и час, когда он распрощался с одеждой. Но ездок не заставил себя долго ждать. По свежему снежку на небольшую лесную пролысину выкатил снегоход. Василий не стал стрелять, вдруг подбежал как йети, угрожая стволом и крича «Стой, не то пальну», и водитель снегохода, струхнув, ударил по тормозам.
Обдав мокрым снегом, машина остановилась в полуметре от бесштанного воина.
— Ну, давай, слезай.
Хорошо упакованный господин явно не торопился, заполняя паузу бормотанием чего-то на нижнегерманском наречии.
Тогда Василий подошел поближе и подействовал принудительным образом, вытащив господина из кабины за ухо.
— Комбинезон скидывай, обувь тоже, аусцийен шнель!
Так они и расстались. То ли немецкий, то ли голландский свиновод, выехавший подышать свежим воздухом в окрестностях «своей» фермы, на «своей» земле, был в нарушение «священного права частой собственности» обобран и остался в одних исподниках. А дальше на его машине поехал русский дикарь. «Когда ж этих дикарей окончательно загонят в резервации», — первым делом подумал колонист. А вторым делом — о страховке: «Не так уж всё и плохо».
На снегоходе с навигацией всё было «окей» и GPS показывал, что Майков… совсем недалеко от Камышинского. Уря-а! Остается только домчаться с ветерком до «поместья» Дяди Егора.
Двадцать минут комфортной езды и началась отчаянная борьба со сном — растомило в тепле, укачало на рессорах. А спустя сорок пять минут упорная битва с Морфеем закончилась поражением, Василий выпал.
Он вывалился на болотистый грунт и еще минут пятнадцать продолжал дрыхнуть и не проснулся, когда неподалеку пролетел полицейский борт, выискивающий угнанный снегоход и дикаря-угонщика. Очень кстати падал снежок, прикрывая и тело Майкова, и след снегохода.
Спустя час Василий проснулся от холодка — отбитый при падении бок слегка подморозило.
— Почему молчал? — первым делом строго спросил у Вергилия.
— Переход к сну — личное дело каждого, — стал оправдываться тот.
Единственное, что ему сейчас оставалось — это встать и идти. Он встал и пошел, вспоминая Пояркова или Стадухина[49] — им было сложнее, им надо было осилить тысячи верст, когда впереди ледяная синева, позади тоже. Пошел, спотыкаясь и натыкаясь на ветки, выражаясь по матери и кляня судьбу, ожидая в любой момент попасть в трясину, невидимую под хлипким снегом. А вот и стемнело. Ночевать здесь? Василий похлопал по карманам — ну да, зажигалочка осталась в кармане комбинезона, подаренного чертовке Наде. Без костра до утра околеешь. Но идти сил уже нет — голод изгрыз нутро и ноги стали жидкими.
Однако в этот упаднический момент заприметил странник кое-что… как будто световую дорожку, проходящую между деревьев. Призрачную такую.
— Это ты виртуалку рисуешь? — спросил он у бодика.
— Да как бы вы ее увидели, у вас лекторы смыты.
Ответ был неудовлетворительным; диффузная машинка могла, по идее, подключиться и к оптическому нерву, и даже к зрительному центру мозга.
Василий решил следовать вдоль этой нити, посчитав её за ариаднину. И держался её, пока не стало светать; хотя и без сил, но, если видишь курс, можешь идти на честном слове. А когда немного рассвело, то Майков узрел знакомый пейзаж. Груды всякого мусора и заруиненные строения, которое возбуждали малоприятные воспоминания. Здесь три года назад исчез Антон в объятиях серебристого тумана, а Василий смутировал — раз и навсегда.
И чего тут делать — разве что ждать неприятностей на свою задницу? Но ариаднина нить не исчезла, она была видна и в рассветных сумерках. И Василий, повспоминав славных землепроходцев, которые проходили тысячи верст и не по такому холоду, и не с таким голодом, двинулся дальше. Еще 50 метров, еще 100… нет, больше не могу — спать и есть хочу. И тут ариаднина нить оборвалась. Под ногами было темное пятно, снег здесь таял быстрее.
