Мати заморгала, надеясь, что это прогонит резь, зажмурилась, несколько мгновений с силой сжимая веки, но ничего не помогло. Вот если бы протереть глаза рукой…
Но для того нужно было вытянуть ее из рукава, снять варежку.
"Б-р! – от одной мысли об этом ей стало еще холоднее. – Ну уж нет! Лучше идти с закрытыми глазами. Все равно дальше снегов пустыни не уйду. Да и смотреть тут не на что".
Ей все надоело. И – прежде всего – караван чужаков, который никогда, даже если ей будет суждено остаться в нем навсегда, не станет для нее своим.
"А я и не останусь, – девушка ни на мгновение не сомневалась в этом. Не потому, что все еще верила, что ее найдут. Ну, конечно, эта вера была в ее душе по-прежнему жива. Иначе она давно бы покинула смертную плоть. И, все же… – Уйду в снега…
В никуда… Как тогда, в детстве… Лягу в мягкую снежную постель… И засну…
И мне приснится караван… И отец… И Шамаш… И все будет просто замечательно…
Как было… Было… – она стиснула зубы так, что они заскрипели. – Если осталось только это "было", пусть ничего и не будет вовсе! Так лучше! – ее губы задрожали, глаза наполнились слезами. Втянув голову в плечи, она тяжело вздохнула. В груди было холодно и пусто. До тех пор, пока ветры не принесли, словно хрупкую снежинку, робкую надежду: – Но может быть… Может быть…" Мати огляделась вокруг.
Ветры, касаясь снежных покровов, взбивали белый пух, поднимая в воздух пушистые хлопья, которые, медленно кружась, повисали над землей не то облаком, не то туманом. Казалось, их касание должно быть мягким и пушистым. Но стоило подставить щеку – и вместо ласки пуха кожу царапало множество острых осколков льда.
"Если бы утро было солнечным, этот ледяной танец был бы прекрасен, – подумалось ей и глаза девушки наполнились грустью, губы едва заметно поджались. – Льдинки сияли бы в его лучах, переливаясь всеми цветами радуги. И танцующие мерцающие огоньки были бы подобны звездопаду – тому мгновению чудес, когда каждый может загадать свое заветное желание, зная, что оно исполнится… Я бы загадала… – ее взгляд, оторвавшись от земли, поднялся к небесам, ища в их бледных покровах отблеск луча мечты. – Быстрее вернуться домой! К родным, дорогим людям, к отцу, дяде, Сати, к моей маленькой Ашти… – великие боги, как же она соскучилась! По всем сразу и по каждому в отдельности. – И к Шамашу, моему дорогому, любимому, единственному… – девушка на миг зажмурилась, чувствуя, что глаза наполняются горячими, словно огонь, слезами. – Домой! – и не важно, что ее караван стоял у врат Курунфа – самого непонятного и оттого пугающе страшного из городов мира снежной пустыни. – Достаточно сделать шаг, нагоняя будущее, и страх уйдет… – почувствовав горечь странной, необъяснимой боли, поспешила успокоить себя молодая караванщица: – Ничего, ничего, я со всем разберусь. Выясню, в чем там дело, что это за город такой – Курунф, – Мати с каким-то непонятным, необъяснимым упрямством вновь и вновь повторяла это название, оставившее в ее памяти четкий, неизгладимый след – знак на белом покрове пустыни, который не сотрет ветер, не оплавит солнце, не скроет под своим тяжелым пологом вечность. Куфа и Курунф – она помнила имена лишь этих городов. – А Куфа не людской оазис. Может, и Курунф тоже. Но даже если и так… Раз уж я не боюсь Мертвого города, то и этот не заставит меня дрожать от страха! – она выпрямилась, откинув голову назад. – Я войду в него! Разгадаю его тайну, и… Замки растают, словно были отлиты изо льда, врата откроются, подчиняясь словам заклятья, и я смогу не только выйти из его круга, но и вывести всех. Я должна! Должна вернуться! Потому что иначе… Нет, – она упрямо мотнула головой. – Иначе не может быть!" – ее глаза, глядевшие в небеса, искали в его божественных просторах защиту и опору. Но не находили ничего, кроме еще одной пустыни – такой же серой и безликой, как и земная. Там, где не светят ни солнце, ни луна, ни звезды, не место надежде.
– Ты опять не в повозке. Снова грустишь одна… – раздался низкий сиплый голос у нее за спиной.
Девушка не вздрогнула – она слишком долго шла его дорогой, чтобы не узнать хозяина каравана. Однако, в отличие от всех предыдущих раз, чужачка не отшатнулась от него, не ушла в сторону, ища покоя в одиночестве, а наоборот, потянулась навстречу, как робкое растение пограничья тянется к теплу и свету оазиса.
– Гареш… – она нуждалась в откровенном разговоре и потому обратилась к нему по имени.
– Да, девочка? – караванщик тотчас отозвался. Он был рад, что гостья, наконец, заговорила с ним, и губы мужчины тронула едва заметная улыбка. Видя ее нерешительность, он добавил: – Ну же, смелее! – а сам при этом думал: "Вот и мое имя вписано в летопись времен. Остается лишь сделать так, чтобы добро нынешней легенды перевесило зло прежней…" -Я могу спросить? – робко проговорила девушка.
– Ну конечно! Спрашивай! Я с радостью отвечу на любой твой вопрос!
– Сколько времени пути было между нашими караванами?
– В последнем городе? Месяц.
– Месяц…И я уже месяц здесь… – она побледнела, нервно повела плечами, чувствуя, как страх холодом дохнул на душу. "Целый месяц! – но на этот раз страх очень быстро сменился какой-то странной слабостью. И потерянностью. – И меня никто не ищет… Некому… Все спят сном мечты… И не знают, околдованные этим сном, что меня нет рядом… – ей так хотелось плакать! Слезы принесли бы сердцу хоть какое-то облегчение. Но она не могла. И не потому, что не хотела показать свою слабость чужаку. И слезы были. Полные глаза слез. Вот только плакать она разучилась. Словно и не умела никогда. – Может быть, я не плачу потому, что слезы – последнее, что остается… Значит, еще не все потеряно… В конце концов, я сама! Сама буду их искать! И найду! Ведь они должны быть где-то рядом… " – Почему же мы до сих пор не добрались до них? – слова, сорвавшиеся с ее губ, прозвучали как-то странно. И Мати не сразу поняла, в чем была эта странность, а когда поняла… Ее губ коснулась растерянная улыбка: – "Я уже стала причислять себя к чужакам, а о своем караване говорить так, будто никогда не была его частью… – улыбка поблекла, став горькой. – А что если так оно и есть? Но я не хочу! Не хочу, чтобы все закончилось так! Не…" – ее мысли прервал голос хозяина каравана.
– Вообще-то… – на миг он умолк, испытующе глянул на гостью, раздумывая, следует ли говорить ей то, что он собирался… С одной стороны, зачем расстраивать? Но с другой… "Хуже, когда надеешься на что-то, чему не суждено сбыться". И он решился: – Если ты ждешь, что мы встретимся с твоим караваном в снегах, то лучше не надо.
– Почему?-она была готова возмутиться. Ей показалось, что чужак сказал это специально, стремясь удержать ее в своем караване. "Он хочет, чтобы я осталась здесь! Чтобы они могли что-то сделать для меня, что-то такое, что обелило бы их в глазах Шамаша! А еще они хотят попасть в легенду! Но неужели они не понимают, что для этого мне нужно вернуться! Почему они не хотят, чтобы я вернулась? Я…" -Вспомни: караваны встречаются только если с идущим впереди происходит беда, – его глаза смотрели на нее с нескрываемой грустью. – Так было всегда. И встреченный караван считается дурным знаком, – чуть слышно добавил он.
