Эдди растерянно поглядел на Роланда. Тот лишь молча кивнул. Он опять посмотрел на Сюзанну, и в глазах у него была темная боль и страх, что чернее боли, но потом отвернулся, все же решившись, от них обоих и снова упал на колени. Не обращая внимания на холодные струи дождя, бьющие по рукам и затылку, он вытянул заостренную палку – этакий импровизированный карандаш – вперед и принялся чертить на размокшей земле четкие линии и углы. Роланд сразу же понял, что он рисует.
Дверь.
26
Джейк протянул руку и толкнул старую потрескавшуюся калитку. Она открылась с противным скрипом, провернувшись на ржавых петлях. От калитки к крыльцу вела дорожка, выложенная кирпичом. Дорожка к двери. Дверь была наглухо заколочена досками.
Джейк подошел к крыльцу медленно, словно нехотя. Сердце стучало в груди, отдаваясь отчаянной азбукой Морзе в горле. Между раскрошенными кирпичами дорожки густо выросли сорняки. Джейк явственно слышал, как они шелестят о штанины джинсов. Все чувства его обострились, как будто кто-то настроил его восприятие на более тонкую частоту. Ты же не собираешься заходить туда, правда? – дрожал в голове у него слабый голос, срывающийся от паники.
И ответ, сам собою возникший в сознании, был абсолютно безумным и все же единственно правильным и приемлемым: Все служит Лучу.
Табличка, что на лужайке, гласила:
ПРОХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН! ЗА НАРУШЕНИЕ – ШТРАФ В СООТВЕТСТВИИ С ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ!
Надпись же на пожелтевшем листочке бумаги, прибитом к одной из досок на заколоченной двери, была еще более категоричной:
РЕШЕНИЕМ УПРАВЛЕНИЯ ПО ЖИЛИЩНЫМ ВОПРОСАМ ГОРОДСКОГО СОВЕТА СТРОЕНИЕ ПРИЗНАНО НЕГОДНЫМ К ПРОЖИВАНИЮ
Джейк помедлил у нижней ступеньки крыльца, пристально глядя на дверь. Там, на заброшенном пустыре, ему слышались голоса… и теперь голоса зазвучали снова. Только на этот раз вместо ликующей песни это был точно хор проклятых – бормотание безумных угроз и столь же безумных посулов. В хоре этом сливались тысячи голосов, и все-таки Джейку казалось, что голос один. Голос дома. Голос какого-то чудовищного привратника, поставленного много лет назад сторожить эту дверь… стража, который заснул на посту, но теперь пробуждается от беспокойного долгого сна.
Джейк только теперь подумал об отцовском «Рюгере». Он даже решил его вытащить и держать наготове – просто на всякий случай, – но потом рассудил, что не стоит. Если вдруг что, он все равно не поможет. У него за спиной по Райнхолд-стрит проезжали машины, какая-то тетка кричала дочке, чтобы та прекратила тискаться с парнем и быстро несла белье домой, но рядом с ним был другой мир… мир, где всем заправляет какое-то мрачное существо, против которого пули бессильны.
«Верь в себя, Джейк… держись».
– Хорошо, – прошептал он, и голос его сорвался. – Хорошо, я попробую. Но на этот раз ты меня не бросай… лучше не надо.
Медленно, очень медленно, он поднялся по ступенькам крыльца к заколоченной двери.
27
Старый доски давно прогнили, гвозди проржавели. Джейк схватился за верхнюю доскиу у самого перекрестия и резко рванул. Она оторвалась с противным скрипом, точно таким же, как скрип калитки. Джейк зашвырнул ее через перила крыльца на древнюю клумбу, теперь заросшую только кизилом и сорной травой. Наклонившись, он взялся за нижнюю доску… и замер.
Из-за двери послышался глухой рык – рев голодного зверя, вожделенно брызжущего слюной на дне бетонного колодца. Джейк почувствовал, как на лбу и щеках выступил липкий пот. Ему стало дурно. Он так испугался, что на какой-то миг перестал ощущать реальность происходящего: он как будто превратился в призрачный персонаж кошмарного сна, который снится кому-то другому.
Там, за дверью, звучал злобный хор. Там таился невидимый враг. Его голос сочился наружу, как липкий сироп.
Джейк дернул нижнюю доску. Она поддалась легко.
«Ну конечно. Оно хочет, чтобы я вошел. Он, кажется, изголодался, и в меню у него я стою первым блюдом».
Неожиданно в памяти всплыло стихотворение, которое как-то прочла на уроке мисс Авери. По ее утверждению в нем говорилось о бедственном положении современного человека, который утратил все корни свои и традиции, но теперь Джейк решил, что все было проще. Поэт, наверное, здесь бывал и видел этот жуткий дом:
Я покажу тебе то, чего ты не видел доселе,
Нечто, совсем не похожее на твою тень,
что за тобою шагает утром,
Или на тень твою вечером, что встает пред тобой,
Я покажу тебе…
– Я покажу тебе страх в горстке праха, – пробормотал Джейк вслух, берясь за дверную ручку. И едва он прикоснулся к ней, как его вновь охватило знакомое чувство уверенности и несказанного облегчения… то самое чувство, когда ты знаешь наверняка, но на этот раз – без дураков, что дверь откроется в другой мир, где небо не тронуто дымом из заводских труб, а на горизонте, подернутый синеватой дымкой, маячит не горный кряж, а прекрасный и незнакомый город.
Запустив руку в карман, он сжал серебряный ключ в кулаке, надеясь, что дверь заперта и можно будет воспользоваться ключом. Но дверь оказалась не запертой. Дверь отворилась со ржавым скрипом. Ошметками ссыпалась ржавчина с ветхих петель. Запах гнили ударил в лицо, как кулак: отсыревшее дерево, рыхлая штукатурка, гниющие ткани, древняя разложившаяся набивка. И был еще один запах – запах звериного логова. Промозглый сырой коридор уводил во тьму впереди. Слева к сумраку верхнего этажа поднималась кривая расшатанная лестница. Отвалившиеся перила валялись, разбитые в щепки, на полу в коридоре, но Джейк был не настолько наивен, чтобы пытаться уверить себя, будто среди этих мрачных обломков он не видит еще одной вещи. Там, среди хлама и мусора, были еще и кости – кости мелких животных. Вроде бы кости животных… но приглядываться Джейк не стал, иначе ему не достало бы мужества идти дальше вглубь дома. Он помедлил на входе, пытаясь взять себя в руки, чтобы сделать первый – решающий – шаг. В глухой тишине что-то тихонько стучало. Быстро и твердо. Джейк не сразу сообразил, что это стучат его зубы.
«Почему никто меня не остановит? – в отчаянии думал он. – Почему никто из прохожих не крикнет мне с улицы: “Эй, ты там на барже! Туда нельзя… ты, что ли, читать не умеешь, умник?”»
Но он и сам знал, почему. Потому что прохожие на Райнхолд-стрит старались держаться на той стороне улицы. Те же, кто шел по этой, старались как можно быстрее пройти мимо мрачного дома.
«Но даже если кто-нибудь из прохожих посмотрит сюда, он все равно меня не увилит, потому что на самом деле меня здесь нет. Не знаю, к добру это или нет, но меня уже нет в моем мире. Мой переход уже начался. Впереди меня ждет его мир. А это…»
